И тут сперва медленно и спокойно, потом постепенно входя в раж, стал Роман объяснять, что, конечно, у вас… то есть у нас… не все еще благополучно, но мы и сами можем в своем доме порядок навести… А не звать греков… то есть варягов… И мы не позволим никому… сегодня другу или подруге, завтра еще кому-нибудь… Нет, как говорится, с такими в разведку не пойдешь… Да еще за придуманной фамилией, за псевдонимом думали укрыться! Соавторы!.. Таких надо сразу разоблачать… Выводить на чистую воду… С такими надо бороться… Такими…
Роману не хватило дыхания.
— Правильно, — досказала за него Аня. — Таким в пионерах не место. И в комсомоле.
Роман недовольно поморщился, что перебили, когда он еще, может, и половины не сказал, но заканчивать не было настроения, и он сурово произнес:
— Ладно, прекращаем прения сторон. Последнее слово предоставляется подсуди… соавторам.
— Не бойтесь! — крикнул Аркаша. — Если Роман в тюрьму упечет, буду вам радиопередачи носить!
— Что за глупые шутки! — сказал Роман. — Ну, соавторы, мы слушаем…
— А мы уже говорили, — сказал Глеб. — Не слышно было?
— Не надо грубить, — сказала Аня. — Вас спрашивает собрание. Ответьте, как расцениваете свой поступок?
— …Как? — сказал Глеб после молчания. — Расцениваем, как надо.
— А то, что Роман говорил: нож в спину, и про разведку, и про сор — все это чушь! — крикнул Максим.
— Вот-вот, — сказал Роман, — вы и в сочинении вашем измазали всех грязью. Думаю, говорить больше не о чем. Суду все ясно. Давайте голосовать.
— За что? — спросил кто-то.
И Роман объяснил: голосовать надо, само собой разумеется, за исключение Глеба и Максима из пионеров, поскольку они допустили клевету на свою школу, на товарищей и не только не признали вины, а даже наоборот — упорствуют.
Наступила полная тишина. Такого поворота никто не ждал.
— Кто за исключение, прошу поднять руку, — сказала Аня. — Так. Большинство… Собрание считаю закрытым.
Все встали уже с парт, лишь Глеб с Максимом остались сидеть, и Жора был до смерти рад, что Анька не спросила, кто против и кто воздержался — и, значит, можно потом сказать, что лично он был не согласен; и поднялись уже Глеб и Максим, и Глеб сказал, что никогда теперь не будет под чужой фамилией писать, только под своей, а в остальном они с Максимом правы… И Максим добавил, что все равно им рта не закроют, никто не запретит писать правду…
Но тут Роман закричал, что так голосование не проводят и чтобы все сели на место. Его послушались неохотно, а он велел Ане точно подсчитать голоса: сколько «за», «против» и сколько воздержалось. И кто именно…
— Голосуем снова, — сказала Аня.
И тогда получилась странная вещь. Против исключения подняла руку вежливая Люба и… знаете, кто еще? Аркаша Пронкин! Тот самый, которому в цирке выступать. А «за» — проголосовало опять большинство. И никто не воздержался…
На следующий день старшая вожатая Лора созвала совет дружины — и решение отрядного собрания было отменено.
Роману же от Лоры очень досталось; она говорила, понадеялась на него, что разберется в свете последних… А он вместо этого…
А Роман оправдывался и отвечал, что, значит, недопонял. Он думал, надо «раздолбать» — он и «раздолбал». А если б знал, что не нужно, так о чем речь?… Думаете, ему самому приятно?..
Дорогая мама!
Ты не представляешь, как я по тебе скучаю! Живется мне здесь довольно неплохо, если не считать, что все время думала о вас и очень грустила. А когда пришло твое письмо, стало совсем хорошо.
Мы ходили в лес и набрали три стакана ягод. Каждый день ходим купаться.
Пишу тебе письмо очень рано, еще все спят.
Недавно сюда на какую-то практику приехал студент из Африки. Фея Степановна, соседка наша через забор, была в кино и после рассказывала:
— Сидит, черный, и ржет. А я, как погляжу, так на него ржать начинаю. Кина так и не видела ни столечко. А он-то чего русскую картину смотрит? Все равно ведь не понимает. Они ж на деревьях гнезда вьют!
— Как тебе не стыдно, Фея Степановна, — говорит наша баба Зоя. — Мы ведь с тобой вместе в школу ходили. Помнишь?
— Как же, — говорит Фея Степановна, — все помню, кроме того, что забыла. Все люди братья, люблю с них брать я… Верно я говорю? Да чего ты, Зойка, хочешь? Мы ведь «сазаны». Не то, что ты: в Москву съездила — и начала свысока разговаривать, рот, как жаба, разеваешь…
Только это она не обидное сказала, не думай, мамочка. «Свысока» — значит, если человек на «а» говорит. «Масква», «сабака» — понимаешь? Потому что здесь, во Мстёре, все на «о» разговаривают, окают…
Читать дальше