Юрий Хазанов - Укол рапиры

— Не бледнел я, Степановна, — сказал секретарь. — Но вообще такие явления не каждый день приходится наблюдать.

— А похожа была на настоящую тарелку? — спросил Женя.

— Не знаю, я ж их никогда не видел. — И секретарь прибавил, что взял потом бинокль и как следует рассмотрел…

— И к нам позвонил, — вмешался в разговор милиционер дядя Федя. — Совета спрашивал, как быстрей снять. Хотели пожарную вызвать, с лестницей, а мой начальник говорит: я, говорит, уже лет сорок по деревьям не лазил — соскучился, спасу нет. Сейчас, говорит, китель сниму и полезу. Ну, подсадили мы его, конечно, спервоначалу, а потом ничего… Долез.

— Утренний тренинг, — сказал учитель физики, и директор опять посмотрел на него с неудовольствием.

— А куда ж вы дели, — спросил Гоша, — тарелку нашу?

— В милиции лежит, — ответил дядя Федя. — Где ж ей еще быть? Вещественное доказательство. Чтоб не улетела, мы на нее две пары сапог поставили. И три стула.

— В общем, все ясно, — сказал директор. — Умышленное нарушение общественного порядка.

— Не умышленное и не нарушение! — крикнул Женя. — Мы хотели… Пусть люди не забывают, что есть и другие миры, где тоже, может быть, живут, понимаете? В чем тут нарушение?

— Потому что не все люди одинаково подготовлены, — сказал директор. — Могут быть нежелательные последствия и мнения.

— Значит, надо готовить, — сказал Гоша. — А не скрывать все подряд.

— Это у нас как наглядное пособие было, — сказала Ира.

— Безобразие, а не пособие, — сказал директор. — И понесете наказание.

Но секретарь поссовета попросил не наказывать, потому как живем сейчас в век научно-технической революции, все ученики скоро на вычислительных машинах работать будут как один, и, кто знает, может, сами эти тарелки вычислят…

Дядя Федя тоже сказал, что в положении о штрафах про запуск летающих тарелок ничего не говорится и расценок на них пока нет, так что можно считать: ребята змея такого воздушного запустили. А за змея что с них взять?..

На том и разошлись.

Путь на урок занял куда больше времени, чем требовалось. Потому что Гоша остановился в коридоре и спросил:

— А как узнали, что это мы?

— Спроси вон у него! — сказала Ира.

— Я рассказал, — признался Колода. — Когда увидел, как нашу тарелку в милицию тащат…

— Испугался сразу?

— Нет. Просто не считал нужным скрывать. Надоело каждый раз: не я, не мы, не слышал, не видел!.. Дрожим, как зайцы, из-за всего.

— Ты бы за себя и говорил! — сказала Ира. — А зачем других называть? Может, они не хотели?

— Колода прав, — сказал Гоша.

А Женя промолчал.

— Кто за исключение, прошу поднять руку, — сказала Аня. — Так. Большинство…

— Большинство «за», — повторила Аня. — Собрание считаю закрытым.

Все встали, только Глеб с Максимом остались сидеть, как бы давая понять себе и другим, что теперь они во всем не такие, как прочие.

— Неправильно, — сказал Яша.

— Чего ж ты раньше молчал?! — крикнула Маша.

— А ты много говорила? — спросил Саша.

И в это время поднялся со своего места Глеб и проговорил, обращаясь к Максиму, но почти все услышали:

— Жалко, что мы имена другие подписали… Псевдонимы эти дурацкие. Как у некоторых писателей. Теперь до конца жизни везде буду только свою фамилию ставить. Пусть хоть не знаю что…

— Потому что антиобщественный поступок, — сказала Аня. — И правильно вас…

— А чужое читать мерзко! Только подлецы так делают! Извините… — крикнула Люба. Самая вежливая в классе.

…Началась же вся эта заваруха часа два назад.

На четвертой перемене Аркаша Пронкин увидел вдруг в проходе между столами тетрадь. Обыкновенную, зеленоватого цвета, только написано было на обложке не «для алгебры» и не «для геометрии», а странное слово «эссе».

— Чья тетрадка?! — заорал Аркаша, еще только нагибаясь, чтобы поднять. — Признавайтесь!

На его крик лениво повернулось несколько голов. Все знали, что Аркаша умеет устраивать шум по любому поводу: кошка сидит на заборе, а он кричит так, словно там не кошка, а собака Баскервилей.

Аркаша уже выпрямился, в руке была тетрадка.

— Считаю до трех! — не понижая голоса, сообщил он. — Раз…

Вместе со словом «два» раздался еще один вопль, потише, чем Аркашин, — потому что кто же в классе сравнится с Пронкиным по объему легких?! — но и этот крик был достаточно могуч, только, кроме децибелов, звучали в нем обида и негодование.

— Отдай! Не твое! — кричал Максим. — Дай сюда! Слышишь?