Юрий Хазанов - Укол рапиры

Давыдов снова напел начало «Приглашения» и замолчал.

— Он на ней женился? — спросила Лена.

— На ком?.. А, да, к тому времени, как Вебер завершил свое произведение, он уже был женат на Каролине Брандт. В посвящении на первой странице так и написано: «Своей Каролине».

— Хорошо, наверно, когда тебе посвящают, — сказала Лена.

— Автографы любишь? — спросил «балахон». — Сколько насобирала?..

Опять наступило молчание. Музыка на площадке тоже умолкла, слышно было, как море бормочет свою бесконечную песню.

— «Приглашение к танцу», между прочим, — снова заговорил Давыдов, — не только прекрасная романтическая пьеса в ритме вальса, это, если хотите, своего рода правила поведения в общественных местах, то есть на танцах. Но изложены эти правила не казенными оскорбительными словами — «воспрещается», «за нарушение штраф», — а красивым музыкальным языком. И взяты не с бухты-барахты, не придуманы в тиши кабинета каким-нибудь чиновником, который и танцевать-то не умеет, а выработали их в течение столетий сами люди. Танцующие люди… Ведь как все просто и достойно, вы обратите внимание. Кавалер приглашает даму. Ей дано право принять приглашение или отклонить, причем отказ не должен восприниматься как смертельная обида, за которую надо мстить. Если приглашение принято, выведи партнершу на круг, танцуй по возможности красиво, не изображая утомления, пресыщения, снисхождения. Кончен танец — кавалер отводит даму к ее месту, благодарит… Так в музыке — так бы и в жизни.

— Кавалер, — хмыкнул Костик. — Какие мы кавалеры?

— Ничего страшного в этом слове нет. Кавалер означало партнер в танце, а также, кстати, поклонник. А еще — «рыцарь» и тот, кто награжден орденом… Что же касается этих правил, то почему их не выполнять и теперь? Разве трудно? Они так естественны, так красивы… Естественны, как эти горы, море…

— Бу сделано, — сказал «балахон».

Фраза-культяпка прозвучала нелепо в темном воздухе и сразу потонула, словно камень, в рокочущей у их ног воде.

Давыдову сквозь этот рокот все явственней слышался бархатный баритон виолончели, которому отвечало нежное сопрано кларнета — так начинается «Приглашение к танцу».

Со стороны танцевальной площадки раздались крики, свистки. Музыка снова умолкла.

— Пошли посмотрим, — сказал Костик.

— Спасибо вам, — сказала Лена.

И они ушли.

Давыдов медленно шел вдоль берега и думал, что музыка и слова, слова и музыка, объединившись, могли бы творить чудеса. Надо только к ним чаще прислушиваться… Слушать…

По морю, невдалеке от причала, что-то двигалось. Не то курортники, нарушая все правила, вышли ночью на лодке, не то по водам Понта Эвксинского — Гостеприимного Моря, как его называли древние греки, направлялись сюда дочери Зевса и Мнемосины, Музы слова и музыки.

Гоша твердо стоял за летающие тарелки. А Эдик был категорически против. Хотя, пожалуй, в том возрасте, в каком находились оба спорщика, полагалось пусть немного, но верить и в летающие тарелки, и в существование Атлантиды, и, может быть, даже в вечный двигатель. Только Эдик был не таков. Он был, что называется, трезвая голова, хотя в данном случае дело, наверно, не столько в «трезвости», сколько просто в упрямстве, в желании во что бы то ни стало спорить и ни за что в жизни не соглашаться. Ни с чем и ни с кем.

— А мне брат рассказывал, — настаивал Гоша, — он сам читал… Летит летчик и видит… «Вижу незнакомый предмет, — радирует он. — Иду на сближение». И все. Амба.

— Что «амба»? — спросил Женя Солнцев.

— Все, — повторил Гоша. — Накрылся летчик.

— В землю врезался?

— Сам ты врезался. Совсем пропал. Как будто не было. И самолет тоже. Так их никогда и не нашли.

— В океан загремел, — сказал Эдик.

— Какой океан? Там даже пруда поблизости нет… А еще один крестьянин, в Австрии или в Голландии, тоже видел тарелку. Прямо на берегу. Он подходит, а она — рраз! — и улетела. Как муха.

— Под мухой он был, твой крестьянин, — сказал Эдик. — Перед этим, наверно, у ларька постоял. С нашим дядей Митей…

— Что ты все не веришь? Мой брат сам лекцию слушал. Про неопознанные летающие объекты. Что это еще не доказано, но вполне вероятно…

— Ага, не доказано!

— Ну и что? Мало ли чего в науке не доказано. Про расщепление атома раньше если б кто сказал, шайками закидали… Или на костре сожгли.

— Я тоже слыхал, — сказал Женя, — у одного переезда железнодорожного. Все машины заглохли, пока над ними что-то летело. А потом сразу завелись.