Арчибальд Кронин - Три любви

– Да, должно быть, воздух.

– К тому же похолодало.

– Да.

Они посмотрели друг на друга с разных концов коридора. На лице мисс Твиди промелькнуло выражение, которое говорило: она допускает, что они с Люси равны как по семейному, так и по общественному положению.

– Как бы то ни было, у вас в постели есть бутылка с горячей водой, – тоном оракула произнесла домовладелица. – Так что знайте: она ждет, когда вы будете готовы.

Итак, Люси отправилась спать.

Следующие несколько дней прошли спокойно. Хотя время для нее тянулось медленно, к ней вернулся прежний душевный настрой, и ее охватило непривычное ощущение благополучия. Она немного читала и гуляла, но в основном сидела в укрытии возле скал. Погода была такой же неспокойной, тем не менее бодрящий соленый воздух исподволь вливал в Люси свою силу и свежесть.

От Питера писем не было, но это ее не удивляло – корреспондент он был еще тот. Но все же по прошествии недели она начала считать дни, остающиеся до отъезда. Ее нетерпение усилилось, в голове непрестанно крутились планы на будущее. Она с радостью осознавала, что ее ожидает близкая награда за все ее труды.

Накануне отъезда Люси после завтрака вышла из дому, с ликованием отдавшись на волю неистового ветра.

С пробудившейся энергией ощутила она радость жизни, осознала, какие возможности открываются перед ней после пяти последних лет изматывающего труда. Она с удовольствием прогулялась по приятному городку с его отмытыми порогами и влажными окнами, с его утренней суетой и суматохой, и отправила ежедневную открытку, сообщив сыну время своего приезда на следующий день, на тот случай, если он сможет ее встретить.

Она не пошла на свое любимое место под скалами, а, клонясь от ветра, бодро зашагала по набережной. Душевный подъем требовал движения. И причина настроения Люси, ее живости и восторга была ясна, вполне ясна. Она этого не отрицала. Она возвращалась к сыну.

Она ушла так далеко, что опаздывала к обеду, и в спешке, с горящими от ветра щеками, энергично поднялась по ступеням в дом. В передней, отдышавшись, она повесила пальто, поставила зонт в угол и, обернувшись, увидела выходящую из другой комнаты мисс Твиди. Хозяйка с подносом в руках улыбалась.

– Выглядите лучше, – критически заметила она, – гораздо лучше. – Потом, помолчав, добавила: – Там для вас письмо на камине – на ощупь довольно пухлое.

Люси вскинула глаза и улыбнулась в ответ. Сейчас ей мог написать лишь один человек. Письмо от Питера – вероятно, хорошие новости по поводу его назначения. Волнующая мысль.

– Отлично! – воскликнула Люси. У нее вырвалось то слово, которое мог сказать Питер. – Я ждала весточки.

И она быстро прошла в свою комнату.

Письмо, как и сказала мисс Твиди, лежало на каминной полке. И оно было от Питера. По собственным словам Люси, она где угодно узнала бы его аккуратный почерк. Держа конверт на ладони, словно нарочно мучая себя, она вспоминала о тех письмах, которые он посылал ей из школы. Написанные фиолетовыми чернилами, прелестные искренние письма, дышащие любовью к ней, его неизменной преданностью.

И вот еще одно письмо, доказывающее эту преданность.

Она была рада и признавалась себе, что слегка тревожилась из-за двухнедельного молчания сына.

Когда она открыла конверт и достала исписанный листок, глаза ее засияли, в них отразилось воодушевление, смешанное с какой-то возвышенной нежностью. Улыбаясь, она начала читать.

Но вдруг лицо ее померкло, застыло в странной гримасе. Кровь отлила от него, и оно стало не белым, а серым – нездорового серого оттенка. Ей в глаза бросилось какое-то слово из этого письма – не одно слово, а вереница, и не просто слова́, а их смысл. Словно опаляющая губительная вспышка высветила всю правду – вспышка более яркая и быстрая, чем молния на небе.

Потеряв дар речи, Люси не издала ни звука, но рука, державшая листок, сжалась, а затем затряслась, как в дрожательном параличе.

Среди беспомощных успокаивающих слов, пляшущих перед ее обезумевшим взором, в этом письме повторялось и повторялось имя Роуз. Имя Роуз.

Он уехал с Роуз. Он принял партнерство, которое приобрел для него в Лондоне отец Роуз.

Он покинул ее – свою мать.

Ее настигло ужасное безразличие, и над ней, подобно смерти, сомкнулся пугающий мрак отчаяния. Она стояла не двигаясь, потом вдруг задрожала всем телом. Ее тело словно умерло, но разум не угас – в нем кипели и бродили мучительные лихорадочные мысли, которые все объясняли. Она уехала в отпуск, что было им только на руку. Они сговорились у нее за спиной. Она была отвергнута, унижена, оскорблена. Но унижение не имело значения. Оскорбление тоже. Он уехал – ее сын – и женился. После всех лет тяжкого труда, ее смиренного самоотречения, борьбы, экономии во всем, суровых и горьких жертв ради него, после всего, что она выстрадала и вынесла, он ее покинул. Он использовал ее, обманул, а потом порвал с ней. Она преодолела почти немыслимые трудности, чтобы в конечном счете отдать его в руки другой женщины. Это была мука – невыносимая мука.