Арчибальд Кронин - Три любви

По пути к трамвайной остановке она держала сложенную газету в руке, немного жалея о своем порыве и сообразив, что результаты не могут быть опубликованы в утренней газете.

Тем не менее, когда она села в красный трамвай и раскрыла белые листы, у нее дрожали руки. Ее глаза, бегло пробежав несущественные для нее новости – о землетрясении в Японии, приливной волне на Борнео, убийстве в Лидсе, – беспокойно искали более важную информацию. Но постепенно она убеждалась в том, что о важнейших новостях нет никакого упоминания. Будь имя Питера напечатано в этой газете, оно моментально всплыло бы из мешанины мертвых слов и бесполезных букв. Она опустила газетный лист на колени и сразу же увидела заголовок «Новости университета», заметила также список фамилий. Она впилась в него глазами – всего двадцать пять фамилий, и все они ничего не значили, в них не было смысла ни на грош!

Это не тот список. Ее настороженный взгляд перескочил на заголовок абзаца. Потом моментально ход ее мыслей изменил направление. Список тот, но произошла ошибка. Опечатка! Имя ее сына не включили в этот жалкий перечень. Она с трудом сглотнула и вновь прочитала его целиком. Двадцать пять успешных кандидатов из почти двухсот, соревнующихся за вакантные стипендии. Были отмечены все подробности в отношении этих зубрил: школа, назначенная каждому стипендия, даже их глупые напыщенные вторые имена. От обиды Люси насупилась.

Наконец-то поражение стало очевидным – но потерпел его не Питер, а она сама. Удар был силен. У Люси вырвался долгий прерывистый вздох, вместе с которым ее покинула всякая надежда. Газета соскользнула ей под ноги. Исполнившись безысходного отчаяния, она сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом. Из-за сильных переживаний ей стало нехорошо. Она вяло поднялась на своей остановке и вышла из вагона. Ей не хотелось идти по этим шумным улицам. В самый раз опуститься на землю и зарыдать.

В конторе она ничего не рассказывала. Потом отправилась по адресам и всю дорогу размышляла, однако никак не могла уяснить причину происшедшего. В глубине души она по-прежнему надеялась, что это ошибка. Успехи Питера в школе были хорошими, он усердно занимался. В день экзамена он был удовлетворен своей работой. Люси, со своей стороны, молилась за него, да – молилась. И вот теперь она пребывала в полном недоумении.

В том же смятении чувств она дождалась часа дня и поспешила домой. По субботам был короткий рабочий день и она возвращалась раньше обычного. Ей хватило одного беглого взгляда на лицо Питера, чтобы ее страхи подтвердились, чтобы разбилась вдребезги последняя слабая надежда. Он откинулся на спинку кресла, вздернув плечи и засунув руки глубоко в карманы брюк. Именно в такой позе апатичного страдания проявлялись в Ардфиллане его детские обиды или нездоровье. Люси всегда знала, что эта унылая поза указывает на самую низкую отметку барометра его чувств. А сейчас она видела, что он находится на грани отчаяния.

– Не беда, сынок! – сразу воскликнула она, при виде его горя моментально позабыв собственную печаль. – Ты сделал все, что мог.

– Это надувательство, – не поворачивая к ней бледное несчастное лицо, произнес он. – Все это обман.

– Что ты имеешь в виду? – с запинкой спросила она.

Его слова как будто подтверждали ее смутные подозрения.

– Они и половины работ не читают, – мрачно пробурчал он. – Подбрасывают их к потолку и смотрят, какая удержится там дольше. Она-то и получает первый приз. – Он помолчал, потом его снова прорвало. – Говорю тебе, я отлично написал работы – каждую из них.

– Может быть, другие тоже написали хорошо, – запинаясь, пробормотала она. – Может быть…

Теперь ей казалось непонятным, зачем те юноши признавались после экзамена, что написали очень плохо.

– Говорю тебе, это все протежирование – важно, какую школу ты окончил, – угрюмо пробубнил он. – Мне не оставили никакого шанса.

– Но все-таки…

– Правильно! – прокричал он. – Вини меня! Давай ругай! После того как я едва себя не уморил.

У нее задрожали губы, и она легко дотронулась до его плеча. Но он стряхнул ее руку и проговорил со слезами в голосе:

– Оставь меня, мама. Неужели ты не можешь оставить меня в покое? Ты знаешь не хуже меня, что я должен был получить место. Говорю тебе, это несправедливо.

Она уронила руку и ничего не сказала. Она думала только о нем и о горечи его разочарования. Его возмущение, может быть даже несправедливое, казалось ей вполне естественным. Она долго стояла в молчании, потом с тяжелым сердцем начала ходить по комнате, делая вид, что прибирается.