Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Навсегда запомнился Джумберу тот горький день.

За большим круглым столом сидели двое мужчин. Один был его дядя, Зураб Хидурели. Широко расставив локти, он писал, меняя время от времени карандаш на папироску.

Второго человека Джумбер не знал. Непривлекательный был тип — с плоскими оттопыренными ушами, с носом, напоминающим большую сизую сливу. И брюхастый — думалось, лопнет сейчас, вывалятся у него внутренности.

Джумбер сидел молча, посматривая то на бабушку, застывшую на другом конце тахты, то на мужчин, которые без слов договаривались о чем-то, обменивались взглядами, выразительно шевеля пальцами и сокрушенно качал головами. От мучительного напряжения у Джумбера онемело тело, страшно, тоскливо было на душе от тягостной тишины и угрюмых лиц мужчин.

Потом зеркала и некоторые вещи укрыли черной тканью. Большие стенные часы сняли.

Тело отца покоилось в соседней комнате, слышно было, как там перешептывались женщины.

Джумбера тянуло пройти туда, взглянуть на отца, но ноги не шли, и он продолжал сидеть на тахте.

— Что скажешь, Мато, если похороним его в субботу, не поздно? — заговорил наконец Зураб, обращаясь к бабушке.

— Как знаешь, сынок… — всхлипнула она.

— Завтра дадим извещение в газете, оповестим о нашем горе родственников, друзей, всех знакомых.

— Хорошо, сынок, тебе видней, — соглашалась бабушка с Зурабом, уверенная, что он все сделает наилучшим образом и не оставит их в беде.

— Поминки надо устроить как принято и положено у людей и как заслуживал того брат! — Зураб потер рукой лоб. — Деньги у вас есть?

Старая женщина побрела к шкафу. Долго рылась в ящике и, найдя деньги, положила их перед Зурабом.

— На, сынок, все, что есть… Горе мне, почему я не умерла, почему дожила до черного дня…

И снова заплакала-запричитала…

Зураб взял деньги, долго пересчитывал их, наконец сложил ассигнации перед собой большой стопкой.

— Обойдемся, — сказал он. — Я подкину, друзья его помогут, не опозоримся перед людьми, достойно выполним свой долг, справим поминки не хуже других. — И повернулся к сидевшему рядом толстяку: — Гнатэ, вино и барана купишь завтра же, а я договорюсь с пекарем в торне [9] Торне — печь для выпечки грузинского хлеба; здесь: и сама пекарня. , закажу хлеб и лаваши, две-три выпечки понадобятся, не меньше…

Сизоносый тип степенно кивнул, соглашаясь с Зурабом.

И когда они ушли, Джумбер по-настоящему ощутил холод одиночества и опустошенности.

Бабушка уговорила его лечь спать. Он упорно отказывался, но она настояла, пообещав, что и сама скоро ляжет.

— Обо мне не думай, сынок, я посижу пока возле него… Побуду немного с твоим бедным, несчастным отцом.

Джумберу почему-то боязно было оставаться в комнате одному, но, взглянув на сломленную горем бабушку, на ее поникшую фигуру, он забыл о себе и своем страхе. И не стал ложиться. Заходил по комнате, думая о бабушке, — как страшно она переживала смерть сына! Еще утром была веселой, бодрой, накормила его завтраком и, отправляя в школу, как обычно, предупредила, чтобы осторожно переходил улицу, и следила за ним, пока Джумбер не скрылся за углом.

Отец был в горах с геологической партией… Джумбер давно не видел его и ждал, не мог дождаться его приезда. И вот отец попал под лавину. Кроме него, погиб еще один человек. Как ужасна, как мучительна, наверное, была его смерть! Не выдержал Джумбер и прошел в комнату, где лежал отец. Комната была прибрана. Бабушка сидела у постели над телом сына. Плечи и спина ее подрагивали, она едва слышно причитала. Джумбер на цыпочках подошел к ней и осторожно, будто боялся потревожить отца, присел на стул рядом с бабушкой.

И все не верилось, что под простыней его отец. «А может, не он, может, кто-то другой?» Он ухватил уголок простыни и, содрогаясь, откинул.

«Он!»

У бабушки со стоном вырвалось из груди:

— Джумбер, родной, нет у тебя больше отца!

Сидевшие там женщины снова запричитали, сокрушаясь и жалея осиротевшего мальчика.

И у Джумбера ручьем полились слезы. Слезы притупляли боль утраты, легче становилось на сердце оттого, что другие разделяли его горе.

Весь следующий день приходили люди, соболезновали, сочувствовали, утешали словом, жестом, гладили по голове и целовали. Столько людей побывало у них тогда! В день похорон ему казалось, что весь город собрался возле их дома. Во дворе и в прилегающих улочках было полно людей и машин. Дядя Зураб энергично отдавал распоряжения, готовя поминки, — какие-то люди накрывали длинные столы, хлопотали, суетились, звенели тарелки, вилки, ножи.