Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4 - Джек в Австралии. Рассказы

— Честно? Да кто ж это играет нечестно? — восклицал мистер Тревороу. — Уж не хотите ли вы сказать, миссис Нанкервис, будто я передергиваю?

— Да, хочу. И скажу — передергиваете. Не у вас ли на руках пиковая дама? То-то, и нечего дурачить меня. Я же знаю, дама у вас, не будь я Алиса Нанкервис!

— А, так вас зовут Алисой? Тогда ладно, получайте даму…

— Ну, что я говорила? Видали вы такого когда-нибудь? Ох и проста, небось, женушка у вас, как я погляжу!

И она вновь заливалась смехом. В разгар веселья с улицы вошли четверо в военной форме: коренастый невысокий сержант средних лет, молодой капрал и два молоденьких солдата. Хозяйка откинулась на спинку стула.

— Батюшки! Никак служивые возвернулись — и, похоже, окоченели до смерти…

— До смерти! — вскричал сержант. — Но еще не совсем, мамаша.

— Не совсем, но около того, — хмуро буркнул один из солдат.

— Надо думать, голубчики вы мои. И закусить, я полагаю, не прочь?

— Не мешало бы.

— Сперва не грех промочить горло, — сказал сержант.

Хозяйка захлопотала, готовя выпивку. Солдаты расположились возле очага и протянули руки к огню.

— Вам ужин сюда подавать? — спросила она. — Или на кухне будете?

— Давайте сюда, — ответил сержант. — Здесь оно вроде бы уютнее — если вы, конечно, не против.

— Кушайте, милые, где вам любо, кушайте на здоровье!

Она скрылась. Через минуту в дверях появилась девушка лет шестнадцати. Высокого роста, свежая, с темными, юными, ничего не выражающими глазами и четким очерком бровей, с незрелой мягкостью и бездумностью чувственной кельтской натуры.

— А вот и Марианна! Вечер добрый, Марианна! Как жизнь молодая? — встретил ее хор приветствий.

Она отвечала каждому негромким голосом, с каким-то своеобразным, тихим и очень милым достоинством. Она и двигалась мило, с безотчетной грацией, словно витая мыслями где-то вдалеке. Она вообще держалась как бы на отдалении, вся повадка ее дышала скромностью. Незнакомец, сидя у камина, с интересом наблюдал за нею. Пытливое, острое, непроизвольное любопытство изображалось на его смуглом и румяном лице.

— Я бы тоже поужинал у вас, если можно, — сказал он.

Она обратила к нему свой взгляд, ясный, не замутненный мыслью взгляд неземного существа.

— Надо спросить у матери, — сказала она. Голос ее был легок, как вздох, певуч и нежен. — Хорошо, — почти шепотом сказала она, возвратясь из кухни. — Что вам подать?

— А что у вас есть? — спросил он, глядя ей в лицо.

— Есть холодное мясо…

— Вот и славно.

Незнакомец уселся на конце стола и начал есть вместе с усталыми, притихшими солдатами. Теперь внимание хозяйки целиком сосредоточилось на нем. Ее брови круто сошлись к переносице, на широком здоровом лице было написано смятение, но пристальный взгляд небольших карих глаз сулил недоброе. У этой крупной, широкой в кости женщины глаза были небольшие, цепкие. Одета она была во фланелевую кофточку довольно кричащей расцветки и в черную юбку.

— Что будете пить за ужином? — спросила она с новым, недобрым оттенком в голосе.

Он принужденно поерзал на скамье.

— Да уж как начал с эля, так и продолжу.

Она нацедила ему еще кружку. Потом подсела за стол к нему и солдатам и впилась в незнакомца пристальным взглядом.

— Вы что же, из Сент-Джаста прибыли?

Он поднял на нее свои темные и ясные, непроницаемые корнуоллские глаза и, помолчав, ответил:

— Нет, из Пензанса.

— Из Пензанса! И неужели рассчитываете сегодня поспеть назад?

— Да нет. Нет…

Незнакомец не сводил с нее широко открытых, ясных глаз, похожих на отшлифованные до блеска агаты. В женщине пробуждался гнев. Это было заметно по ее лицу. Но голос ее звучал по-прежнему вкрадчиво, подобострастно:

— Я так и думала — но вы не в наших краях живете?

— Нет… нет, я живу не здесь. — Всякий раз он отвечал не сразу, словно что-то стояло между ним и любым вопросом, обращенным к нему извне.

— А, понятно, — сказала она. — Значит, у вас тут родня.

Опять он посмотрел ей прямо в глаза, точно принуждая ее взглядом к молчанию:

— Да.

Больше он ничего не прибавил. Хозяйка порывисто встала. Гнев резче проступил на ее лице. В этот вечер не было больше ни смеха, ни игры в карты, хотя в обхождении с мужчинами она оставалась по-матерински благодушной и услужливой. Но все равно мужчины присмирели, они слишком хорошо знали и побаивались ее.

Ужин был съеден, посуда убрана со стола, а незнакомец все не уходил. Оба молоденьких солдата пошли спать, приветливо кинув на прощание: