Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4 - Джек в Австралии. Рассказы

— Какое там! Лицо у тебя немного раздуло, но голова такая же, как всегда!

Джек мало-помалу дал себя уговорить, позволил потушить свечу и заснул. Когда он проснулся утром, жара уже не было. Ленни сидел и караулил его. Джеку хотелось, чтобы семейство не узнало, в каком он виде, но близнецы уже видели его обезображенное лицо. И Моника знала. Она-то и послала к нему доктора Ракетта, Тома и Алека Райса. И Грейс знала. А вскоре пришла Ma со словами:

— Боже мой, Джек Грант, что это тебя угораздило привести себя в такой вид?

Вошел Па — медленно и грузно — ничего не сказал, но выглядел мрачно и недовольно. Все они знали.

Но Джеку хотелось быть одному. Он шепнул это Ракетту и Тому, и доктор выпроводил всю семью.

Грейс принесла ему поесть. Прибежала Моника и долго и пристально смотрела на него. Бог знает, что она думала при этом.

— Я была уверена, что он убьет тебя, — сказала она. — Я так испугалась.

— Почему он непременно должен был убить меня?

— Что бы ты мог поделать? Он гораздо сильнее и злее тебя.

— Быть может, он и сильнее, но в некотором отношении я не слабее.

Она недоверчиво взглянула на него. Она не верила ему. Ему было ясно, она не верила той другой, внутренней его силе, которой он так доверял. Она считала его во всех отношениях слабее Казу. Но, разумеется, симпатичнее; Джека это сердило.

— Я, кажется, отделал его не хуже, чем он меня, — заметил он.

— Но он не лежит в кровати. — Она дрожащими пальцами особенно нежно коснулась его перевязанной руки. — Мне очень неприятно, что он изувечил тебя. Я знаю, ты возненавидишь меня за это.

— Почему? — холодно ответил он.

Она взяла его руку и быстро поцеловала ее, потом долго и умоляюще глядела ему в глаза, вернее, в один глаз. Казалось, она вовсе не замечала карикатурности его лица.

— Не возненавидь меня за это, — повторила девушка с мольбой. — А теперь до свидания, — добавила она, бросив ему последний, умоляющий, проникновенный взгляд.

Когда она ушла, ему открылись необыкновенная наблюдательность и чисто кошачья хитрость, сквозившие, несмотря на всю ласковость слов, в ее взгляде. В этом было что-то дьявольское. Он повернулся к стене, и слезы набежали ему на глаза, подобно жгучей, едкой кислоте.

На следующий день кашу принесла ему Мери. Она не хотела больше держаться в стороне и пришла на помощь. Он прочел на ее лице, до какой степени она изумлена, испугана и немного шокирована его видом. Она еле узнала его. Но тотчас же поборола в себе отвращение и стала еще заботливее.

— Вначале было, наверно, ужасно?

— Теперь уже лучше, — ответил Джек и храбро принялся глотать кашу.

Он видел, она мечтала об его прежнем, красивом лице. Не хотела верить, что это действительно он.

— Я никогда не прощу этому жестокому Казу, — сказала Мери, и краска залила ее смуглые щеки. — Надеюсь, что мне не придется с ним больше разговаривать.

— Я же сам начал. Вина была моя!

— Как он все-таки мог? Грубое животное! Как он посмел хоть одним пальцем дотронуться до тебя?

— Как видишь, посмел!

Она отвернулась в полном негодовании.

— Теперь я понимаю, почему в былые времена таким людям отрубали руки! Как смел он изуродовать твое прекрасное лицо?

И глаза ее наполнились слезами.

Лицо Джека больно заныло от сдерживаемого смеха.

— Очевидно, он не оценил по достоинству моей красоты! — пошутил он.

— Ревнивое животное. Надеюсь, что он поплатится за это. Впрочем, он ведь не совсем изуродовал тебя?

— Нет, нет! Да разве это так уж важно?

— Да, важно, — с необычайной страстностью выкрикнула она, — для меня, по крайней мере!

Вскоре Джек начал поправляться. Он уже мог сидеть в кресле у камина. Это было бабушкино место, но бабушка больше не вставала с постели.

Он навестил ее и испугался ее вида. Серая, морщинистая кожа вокруг рта, заостренный нос, постоянно закрытые глаза, тяжелое дыхание: все это наполняло его страхом и трепетом. Он страстно желал быть, наконец, вместе с Томом у лошадей. Но должен был еще подождать. Поэтому он чередовался с Мери дежурством у бабушки. Он сделался нервным, мнительным, боязливым, чего с ним не было никогда за всю его жизнь. Семейство, казалось, предоставляло его самому себе, так же как делало это с бабушкой. Мрачное одиночество и страх смерти.

Подступили первые дожди. Дождь всю ночь стучал по крыше их комнаты. Было пасмурно и немного прохладно. Ветер свистел вокруг дома. Мери сидела у бабушки, а он прислушивался к ходу часов — тик-так. Он закутался в плед и пытался читать. Удивительно! В Австралии он разучился читать. Слова ничего не говорили ему.