Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4 - Джек в Австралии. Рассказы

Нападения не последовало. Вместо него Казу произнес тоном глубочайшего презрения:

— Обалдел ты что ли, пьяный мальчишка?

Джек подошел к Монике. Она встала и поправляла прическу.

— Иди домой, Моника. Бабушка умирает, — сказал он ей.

Она взглянула на него, и легкая, порочная улыбка, как от чего-то забавного, скользнула по ее лицу. Затем она разразилась сумасшедшим, неудержимым смехом, в глубине которого слышались злоба и разочарование.

— Ха-ха-ха! — хохотала она. — Ха-ха-ха! Бабушка умирает! Ха-ха-ха! Неужели? Ха-ха-ха! Нет, не могу, это так смешно, ха-ха-ха!

Смех перешел в икоту. Оба юноши стояли потрясенные, испуганные этим истерическим хохотом, так дико звучащим в лесу.

Моника попыталась прекратить истерический хохот, сотрясающий ее хрупкое тело. Внезапно смех перешел в судорожные рыдания:

— Я знаю, знаю, — как ребенок рыдала она, — бабушка умирает, а вы не пускаете меня домой.

— Ты можешь возвращаться домой, — сказал Джек. — Только не уходи с таким заплаканным лицом.

Она с трудом овладела собой и подошла к лошади. Отвернувшись, Моника медленно тронулась в путь.

Казу все еще стоял в прежней позе, расставив ноги, со слегка наклоненной головой и с выражением бешеной, презрительной и мстительной злобы в голубых глазах.

Он приготовился к нападению; Джек видел это и напрягся.

— Ты желаешь получить заслуженное наказание? — вызывающе спросил Казу.

— Готов, — ответил Джек.

О, как он ненавидел противные, насмешливые глаза Казу, как охотно выбил бы он их! В конце концов ненависть была более сильным чувством, нежели любовь. Казу медленно сбросил с себя шляпу. Джек последовал его примеру и принялся снимать пиджак. Казу обернулся и посмотрел, ушла ли Моника. Да, она была уже спиной к ним, и Люси осторожно ступала через корни деревьев. Он поднял голову, развязал галстук и бросил его к шляпе. Затем снял рубашку и туже затянул ремень. Теперь он был обнажен до пояса. У него было совсем белое тело, с рыжими волосами на груди. Сильные волосатые руки и шея были покрыты красным загаром. В других местах его кожа была ослепительной белизны и свидетельствовала о крепком здоровье, но все же он был скорее некрасив.

Торс Джека был несколько обезображен пятнами, нарисованными загаром на теле от сетчатой фуфайки, в которой он обычно работал. Несмотря на худобу его линии были мягче, пропорциональнее и красивее. В белизне его кожи была теплота, которая делала ее менее ослепительной, чем кожа Казу. Казу был значительно сильнее, зато Джек был прирожденным борцом.

Он начал наступать на Казу, который уже стал в стойку, как вдруг их остановил пронзительный крик Моники. Они обернулись. Она остановила лошадь и испуганно глядела на них издали. До их слуха донесся звук ее резкого голоса:

— Не забудь, что он спас Герберту жизнь! — Оба взглянули на нее так, как будто ее вмешательство было неприлично. Казу движением головы приказал ей ехать. Она как-то съежилась в седле и быстро погнала лошадь, не оглядываясь больше и предоставив мужчин их непреодолимому, как ей казалось, порыву.

Они с минуту подождали, затем сжали кулаки и двинулись друг на друга. Джек начал тот легкий, подвижный, упругий танец, который всегда предшествовал его нападению. Он всегда нападал, с кем бы ни сражался, только тогда, когда инициатива была на его стороне. Он продолжал осторожно приплясывать перед Казу, а Казу каждое мгновение был готов отскочить в сторону.

— Ты застрахован? — издевался Казу.

Но Джек не слышал его. Он всегда боролся со старшими и более сильными. Но никогда до сих пор не испытывал при этом такого веселья, такого бешеного наслаждения, жаждущего осуществления. Раньше он смотрел на схватку, как на игру. Но на этот раз что-то схватило его за душу, и он дрожал от избытка желания ударить соперника, жестоко ударить и, наконец, победить. Он знал при этом, что ему не хватает физической силы. Ее надо было возместить быстротой, ловкостью и натиском. Если он наносил удар, то удар его должен был быть осмысленным и метким. Он считал себя способным на это. Но и это было минусом — он знал, что времени было мало. А скорее он дал бы побороть себя, чем быть остановленным на середине поединка.

— Наступай, — хрипло произнес Казу. Джек мигом выпрыгнул вперед и — бац! бац! — стукнули его кулаки о наглый подбородок, и ликование наполнило его душу.

Но в тот же миг последовало наказание. Бац! Бац! — обрушились на его спину кулаки противника, но тут же, бац! бац! — нанес он еще два удара и по боли в собственных суставах понял, как метко они пришлись.