Максим Макаров - Кадетство.Выбор

Еще какое-то время постояв рядом с Леваковым, Ноздрев вернулся на место.

— Шутили, значит? А если я тебя за такие шутки из училища отчислю?

Быстро и испуганно подняв глаза, Андрей сглотнул, но промолчал.

Ноздрев забарабанил пальцами по столу.

— Значит, шутили?

— Шутили, — глухо подтвердил Леваков. А потом не выдержал и спросил:

— Мне идти вещи собирать?

— Какой быстрый! — покачал головой Ноздрев. — Вещи будешь собирать, когда приказ об отчислении выйдет. А был такой приказ? — сурово поинтересовался он.

Андрей замотал головой.

— Вот. А значит — марш в класс уроки готовить. — Полковник кивнул на дверь, потом подумал с секунду и добавил: — Но запомни. У нас с чувством юмора, слава богу, все в по-рядке. Мы тоже умеем шутить.

Только суворовцам почему-то бывает не смешно. — Ноздрев угрожающе поднял палец. — Значит, шутили?

— Шутили, — в третий раз повторил Леваков.

Ноздрев иного ответа и не ожидал.

2 В преддверии дискотеки у суворовцев проснулся неподдельный интерес к учебе. Учителя не успевали задать вопрос, как вырастал лес рук, и им оставалось лишь наугад выбирать счастливчика. Именно счастливчика, потому что другим приходилось ждать следующего урока, чтобы исправить оценку.

Педагоги светились от счастья и втихаря благословляли дискотеку, а также тех, кто ее изобрел. Только Палочка недовольно ворчал и старательно пытался подловить кадетов, не доверяя их излишнему рвению. «Легко и быстро полученные знания также быстро и легко забываются», — не уставал повторять он. Однако, подумать только, получилось так, что Палочка едва не попался сам.

А все благодаря Трофиму. Впрочем, точнее будет сказать, благодаря таланту Трофимова быстро, без труда, сочинять стихи. Сам он этот свой дар чем-то особенным не считал, од-нако по мере необходимости пользовался им с завидным, хотя и с переменным успехом.

Вот так и вышло, что однажды столкнулись в равном поединке Палочка с его цепким умненьким взглядом и Трофимов с его талантом.

Все началось с того, что Трофимов не поднял руку Все подняли, а он нет. Палочка этот факт быстро отметил и, мысленно радуясь своей проницательности, вызвал Трофимова отвечать урок. Тема была сложная и малолюбимая суворовцами — «Поэзия середины девятнадцатого века».

Но Трофимов (чего Палочка, конечно, не ожидал) вышел к доске весьма уверенно и далее выбрал одного из самых непростых авторов, а именно Афанасия Фета.

Палочка устроился поудобнее и уже приготовился вывести в журнале свою коронную еди-ничку без хвостика, но тут Трофимов, выставив ногу вперед и приложив руки к груди, начал декламировать. Палочка насторожился. Этого стихотворения великого Фета он не знал. Однако и признаться в своем невежестве не решился. Трофимов же тем временем, закончив одно стихотворение, перешел к другому. Медленно бледнея, Палочка слушал суворовца, по-нимая, что и сей шедевр ему не знаком.

Испугавшись, что кадет выдаст что-то еще и тем са-мым окончательно погубит его как педагога, Палочка поспешил поставить эрудиту «отлич-но» и перейти к следующей теме.

Ночью литератору не спалось. Он снова и снова вспоминал выступление Трофимова, и смутные подозрения стали закрадываться ему в душу. Ни свет ни заря Палочка оделся и потрусил в училище. В тот день все свободное от занятий время он провел в библиотеке и ушел оттуда уже после закрытия. Но ушел Палочка счастливый. Наутро он первым делом достал журнал третьего взвода и с огромным удовольствием выставил Трофимову пять свеженьких палочек. Дело в том, что дотошный педагог выяснил — Афанасий Фет никогда не писал стихов, столь самозабвенно прочитанных суворовцем Трофимовым. Палочка с честью выиграл этот бой и был весьма собой доволен. «Есть еще порох в пороховницах», — радостно потирая руки, думал он.

Впрочем, приближение субботы сказалось не только на учебе. Суворовцы ни на минуту не забывали, что на дискотеку придут девушки. Поэтому чем ближе был заветный вечер, тем чаще после отбоя звучали рассказы кадетов об их прошлых победах. Больше половины историй выдумывались прямо на ходу и, пробуждая зависть и фантазию товарищей, служили поводом для еще более замысловатых и невероятных выдумок.

Во время этих разговоров Илья Синицын обычно поворачивался на бок и с головой закрывался одеялом. Его мучили совсем другие вопросы.

Вновь и вновь перебирая в уме все свои нехитрые богатства, Илья понял, что, во-первых, никогда не сможет их продать, а во-вторых, даже если и продаст, то не выручит в результате и четверти той суммы, которую доктор Мурашко требует за молчание.