Максим Макаров - Кадетство.Выбор

Под конец он вытащил и положил на верхушку образовавшейся на стуле аппетитной горки кусок уже заметно зачерствевшего хлеба.

Прапорщик Кантемиров, внимательно следивший за его работой, заинтересовался:

— А это откуда?

Затравленно посмотрев вверх, Перепечко хриплым голосом признался:

— Из столовой.

Философ нахмурился:

— Вижу, что из столовой. Когда взял?

Ответ прозвучал еще тише:

— В обед со стола. — На всякий случай Степа добавил: — Он ничей был.

Кантемиров отреагировал не сразу. Поняв, что знак это не добрый, суворовцы насторожились. Наконец, повернув голову, прапорщик закричал:

— Дневальный! Команду строиться, живо.

И мигом все, оставшиеся в училище после раздачи увольнительных, выстроились в шеренгу.

Дождавшись, пока не стало так тихо, что эхо от стука его собственных сапог слышалось в коридоре, Философ начал:

— Для тех, кто не понял, повторяю. Согласно уставу, в прикроватной тумбочке хранятся туалетные принадлежности, носовые платки, подворотнички, предметы для чистки одежды и обуви, а также книги, уставы, фотоальбомы, письменные принадлежности.

Кантемиров сделал паузу, выразительно посмотрев на гору продуктов из тумбочки Перепечко.

— Суворовец Перепечко, выйти из строя.

Степа весь красный и мокрый от пота, сделал шаг вперед. В этот момент он был похож на большого зайца в норке, возле которой притаилась стая волков. Вроде еще и не съели, но уже облизываются.

— К чему из вышеперечисленного мы можем отнести вот это? — Кантемиров кивнул на месячный запас еды.

— Ну как же, — под нос себе пробормотал Макаров, но услышали почему-то все, — колбаса — это личное оружие суворовца Перепечко.

Недобро зыркнув на Макса, прапорщик продолжил:

— Но еще хуже, что суворовец Перепечко взял из столовой хлеб, который выдается поровну на весь взвод. Как я могу назвать человека, который украл хлеб у кого-то из своих товарищей?

— Крыса, — негромко подсказал кто-то.

— Сами святые? — обернулся Кантемиров.

Все молчали. Убедившись, что желающих вступить с ним в дискуссию нет, прапорщик подвел итог:

— В общем так, летчики-залетчики, завтра все весело убираем территорию. Внепланово, так сказать.

Когда прапорщик вышел, Печка все еще стоял посреди казармы и ловил на себе недовольные взгляды кадетов.

5.

Вечером после отбоя Синицыну не спалось. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок. В тишине слышно было, как приглушенно всхлипывает на своей кровати Перепечко. После шмона Печку все игнорировали. Его старательно избегали, словно он заразный какой. Поначалу Степа пытался разговорить ребят, а потом махнул рукой и провел остаток дня в печальном одиночестве, уныло решая задачи по алгебре.

Макаров, правда, бойкота не поддержал. Но Макаров не в счет. Он и сам какой-то ушибленный. Выделывается постоянно. Другого бы в первый же день за такие фокусы турнули, а этого вице-сержантом сделали.

Хотя говорят, что он блатной. Наверняка блатной. Таких не выгоняют.

А вот с Перепечко они зря так. Прав был прапорщик — сами не святые.

Просто попался именно Перепечко.

Рассуждая подобным образом, Илья перевернулся на бок и заметил, что Леваков тоже не спит.

— Андрюх, — позвал он шепотом. Степа тут же перестал всхлипывать.

— М-м, — раздалось рядом.

— А ты зачем вообще в Суворовское пошел? — Илья напряженно ожидал ответ.

— Токарное, думаешь, лучше? — прошеп тал Леваков. — Или кулинарный техникум?

Илья поджал губы:

— Только поэтому?

— Да нет, наверное, — задумчиво отозвался Андрей. И после недолгого молчания продолжил: — Мне форма кадетская всегда нравилась.

— Ты прям как Ксюха моя, — усмехнулся было Илья, но, вспомнив о девушке, помрачнел. Мысль о том, что она где-то там, в большом мире, и уже, может быть, забыла о нем, мучительно грызла парня, — то меньше, а то вдруг с новой силой. Он с болью представил, что сейчас какой-нибудь развязный и наверняка высоченный парень с короткими, под самый череп стриженными волосами, приобняв Ксюшу, целует ее в шею. У Ксюши удивительно нежная и красивая шея. А она краснеет и хихикает от смущения.

И еще, — не заметив, как изменилось настроение Ильи, опять заговорил Леваков, — я в интернате по ночам представлял иногда: вот поступлю в Суворовское, выйду на улицу такой важный, в форме, а все будут улыбаться и думать: «Вот суворовец идет». Не то что раньше:

«Гляньте, интернатовский», — горько добавил он про себя. И ОНА тоже его увидит. Только, конечно, не поймет, что это он. Просто остановится, посмотрит и, может, даже скажет себе: «И мой сын мог бы быть таким — вот ведь кому-то повезло». Андрей прикусил губу. Он-то ЕЕ, конечно, сразу узнает — по фотографии. Подойдет, поздоровается: