Арне Гарборг - Мир

Чибис безмолвно кружил над озером. Ручеёк журчал едва слышно, падая с Брекке. По берегам озера стелилась белая дымка, тонкая и прохладная, расползаясь над камышами и прибрежными камушками.

Энок рыдал, зарывшись в зарослях вереска:

— Ты спас меня! Всемогущий Боже, Ты спас меня! Ты услышал мою молитву! Всемогущий, дорогой Господь, Ты внял моим молитвам и спас меня!

Энок вернулся домой, успокоенный; он проспал всю ночь и проснулся утром с ясной головой.

Он не смел поверить тому, что случилось; весь день он ходил изумлённый и ошарашенный; ещё немного, ещё чуть-чуть… Но теперь он обрёл мир. И так искренне молился он в тот вечер!

— Милый Спаситель, — говорил он тихо, — ты был добр со мной в течение дня и дозволил мне ещё раз узреть лик Твой. И ощутить Твою всесильную десницу. И Ты убедил меня в том, что не из гнева, но из милосердия Твоего так сурово наказывал меня в последнее время… и теперь я ясно увижу, кто я есть сам по себе, без Твоей помощи. О Господи, благодарю Тебя… благодарю Тебя! О, будь на то Твоя воля — и если б это помогло… избавить меня от этого великого страха, который я, грешный и самонадеянный, вполне заслужил. О, если б Ты дозволил мне отдохнуть, Господи, хоть на краткий миг, забыв про великий страх! О Господи милосердный, если б меня миновала чаша сия! [144] Ср. молитву Иисуса в Гефсиманском саду: «Отче мой! если возможно, да минует меня чаша сия» (От Матфея 26:39). Если б Ты дал мне уверовать в милосердие Твоё; если б Ты мог утешить и поддержать меня в тяжёлой борьбе, дабы я не пал жертвой! Ты говорил, что не станешь испытывать нас тем, что свыше наших сил. И Ты не желаешь смерти грешника — Ты хочешь, чтобы он уверовал и продолжал жить. О милый милосердный Боже, я молю Тебя моим израненным сердцем, во имя Твоей драгоценной крови, помоги мне! Ты, сам претерпевший страх великий в Гефсиманском саду, так что исходил потом кровавым; Ты, кто в смертельной муке на священном древе вынужден был признать, что Бог-отец оставил Тебя… Ты ведаешь скорбь мою; и Ты знаешь, я слаб и беспомощен; будь же со мной и не отпускай десницы Твоей в краю смерти…

— Но, — продолжал Энок с долгим, дрожащим вздохом, — если на то воля Твоя, дабы я продолжал пребывать в заблуждении моём… Тебе виднее, Господи. Ты понимаешь, что для меня лучше всего. Ты знаешь меня, и знаешь нужду мою… и страдание моё. Предаю себя в руки Твои; доверяюсь Тебе. Но Господи… будь милосерден! — Голос Энока дрогнул. Со слезами он продолжал: — Будь милосерден! Не покидай меня; не оставляй меня одного! Не отводи взора Твоего, Господи; не отводи взора от меня, никогда! Убереги меня, если возможно, от жутких богохульств и дьявольских мыслей! Веди меня, Господи, даже если я не владею собой и не чувствую сам себя, — веди меня, Господи, так чтоб в конце пути обрёл я благость, во славу Твою и во спасение моей жалкой души. И одного, Боже, я требую от Тебя, — Энок понизил голос, как будто в испуге. — Ты знаешь, о чём шепчет мне Дьявол в тяжёлые минуты, Ты знаешь это, Господи!!! — закричал он. — ЭТОГО ты не должен позволить, ЭТОМУ ты должен воспрепятствовать! Делай со мной всё, что хочешь; но избавь меня от Лукавого!!! Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…

Немного погодя Энок тихо запел:

Последние строки он повторил дважды, и глаза его, полные слёз, устремились к небу:

Анна, слушая его, рыдала так, что слёзы текли ручьём.

Но вскоре Эноку опять стало хуже.

…Осенью, во время ярмарок, Анна с Эноком отправились в город — они хотели вернуть Гуннара домой.

И Гуннар обещал вернуться. Вот закончит он работу весной, тогда и приедет. Энок обрадовался, как дитя. На какое-то время ему стало легче.

На Рождество, когда Гуннар приехал в гости, собралась небольшая компания. Явились кое-кто из родственников, и Энок прикупил немало к столу, даже вино и кофе; он, хотя и не без насилия над собой, смотрелся в компании совершенно другим человеком. И Гуннар, которому мать рассказала, как обстояли дела в последнее время, был любезен и предупредителен с отцом.

Но Энок понимал, что парень избегает оставаться с ним наедине; и это так задело его, что он опять сник. Стоило гостям уехать, как у Энока начался припадок хуже некуда.

Его одолела бессонница; он делался всё более невыносимым. Дошло до того, что он уже не стеснялся посторонних людей.