Арне Гарборг - Мир

И тут Томас обратился к одному из самых сложных «аспектов». Сам пастор Мейер ни разу не смог объяснить этого.

В Седьмой заповеди сказано: «Не кради». И Моисей записал это собственным пальцем на каменной скрижали на горе Синай, и Господь сам поставил свой знак и свою печать: пусть будет именно так, как написано Моисеем. Никакие точки зрения и ухищрения здесь не помогут: как сказано, так и должно быть.

— Но теперь посмотри, — сказал Томас-цыган, склонив голову, — каким таким образом сии аспекты и свидетельства являют себя в ином порядке или понимании. Ибо существует так много понятий либо размышлений, кои мы не в состоянии уразуметь, когда применяем известным образом в наших исследованиях; но в то же время они становятся верными, когда мы исследуем нечто в других аспектах либо под другим углом зрения, которые мы не должны упускать для уразумения оных, — Томас сплюнул табачную жвачку.

— Но, — продолжал он, — стоит нам пуститься в размышления и расследования, противопоставляя все свидетельства и аспекты друг другу, так что один противоречит другому и опровергает его, как говорит апостол, тогда это опять же неверно, в другом смысле, и ты не знаешь, каким образом себя повести, и не в состоянии разрешить ту проблему, которую ты поставил перед собой. Ибо наш естественный разум, как мы знаем, помрачён нашими грехами. Но теперь смотри, что значит — просвещать.

Томас склонил голову набок и, изящно протянув руку и тонко поведя плечами и всем телом, вытащил из кармана кусочек красного мела и принялся рисовать им на сиденье стула.

— Это — наш мир, — сказал Томас. — Представим его на этой картине в сравнении с колодцем. Но в этом колодце нет дна; он обрывается прямо в преисподнюю; и что там дальше, никому не ведомо.

Он украдкой взглянул на учителя, думая, что тот хочет что-то сказать; но Тёнес лишь кивал в ответ.

— Из этого колодца поднимается длинный столб. На вершине этого столба находится планка — вот так, прямо над колодцем. Эта планка довольно узкая, и по длине она меньше диаметра колодца. Никто не может зайти за пределы этой планки. Стоит тебе зайти чуточку или капельку дальше — и ты тотчас проваливаешься вниз, и больше ничего. А теперь слушай меня внимательно.

— Вот здесь, — он нарисовал чёрточку, — здесь, на одном конце планки, находится король. А здесь, — он нарисовал ещё одну черту, — государственный совет. Затем следует губернатор. Затем — епископ. Затем — амтманн. Затем — фогт. А затем — писарь. А затем — пастор. Затем — купец. За ним — ленсман, — каждому по чёрточке. — Все сообразно порядку, статусу и должности, на которую Господь назначил их. А за ленсманом идёт крестьянин. И за крестьянином, на самом краю планки, находится рабочий. Он на одном конце, а король на другом. Таков наш мир.

Томас посмотрел на учителя, нагнулся и сплюнул.

— Да-да, — сказал Тёнес.

— Так они сидят, занимаются своими делами, король — своим, госсовет — своим, губернатор — своим, как и епископ, и так вниз до рабочего, у которого уйма своих дел; ибо один хочет жить, и другой тоже, и все этого хотят, насколько это возможно и правомерно. Вопрос в том, кто в состоянии обеспечить себя; ибо каждый должен заботиться о себе, и не от кого ждать помощи. Вот теперь слушай внимательно. Здесь наверху, — король; он в день имеет десять далеров. За ним следует госсоветник; он получает пять. Больше, чем король, он иметь не может. За ним идёт губернатор, он имеет три; далее епископ, у него два; и так далее, по убывающей. Ленсман получает в день четыре скиллинга; крестьянин — только два. Он может как-то протянуть. Но за ним следует рабочий, и он получает один скиллинг. Он не в состоянии прожить на эти деньги. Ему суждено умереть с голоду. Но вот в чём загвоздка: он не желает помирать с голоду. Почему он должен умирать, а другие — жить? «Разве я не создан по образу Божию, подобно им; разве Сын Божий не освободил и не искупил меня, как и их; и разве, в конце концов, я не окажусь в той же посудине или на тех же носилках, что и король, и епископ, и прочие высокопоставленные особы?» — думает рабочий. Наконец, он приходит к следующему заключению и решению: он должен жить, как и все остальные. Он отправляется к крестьянину и говорит: «Я хочу иметь полтора скиллинга в день, ибо я не могу прожить на один». Крестьянин отвечает: «Пошёл к чёрту! Ты не получишь полутора скиллингов». Рабочий идёт к ленсману. Ленсман хватает свою саблю и заявляет примерно так: «Иди работай, собака! Или, быть может, ты захотел посидеть в яме за своё тунеядство?» Потом рабочий идёт к купцу. Но купец хватает свой аршин и показывает ему на дверь. «У нас самих хватает еле-еле», — говорит купец. Рабочий — к пастору. Пастор такой добрый и милый, но говорит, что нам следует довольствоваться положением и назначением, отведёнными нам Господом. Потом рабочий идёт к фогту. Потом — к писарю. Потом — к амтманну. Потом — к епископу. Далее — к губернатору. И наконец, к советнику. Но все говорят: «Нам самим еле хватает, мы не можем никому помочь». И тогда рабочий ступает прямо к самому королю. Он кланяется ему, выказывает почтение и говорит ему так: «Ваша высокая светлость и величество, милостивый всемогущий король! — говорит он. — Так-то и так-то; я не могу прожить на один скиллинг, мне нужно полтора, ведь это самое малое. Крестьянин получает два, и ему хватает их лишь на то, чтобы выжить. Помогите мне, высочайшей милостью Вашего королевского величества! Ибо я не хочу умирать с голоду, как и все остальные». А король отвечает: «Если я помогу тебе, то мне придётся отнять у других; так я не могу. Тебе нужно спасаться самому. Нам всем приходится так жить». Теперь порассуждаем, что должен предпринять рабочий. Прожить он не в состоянии, голодать он не хочет, а за пределы планки он выйти не может, и помощи ждать неоткуда. И он рассуждает таким образом: «Если я должен спасать себя сам, то нужно спасаться изо всех сил; так устроена жизнь и так живут все в этом мире». С тем самым он во всей прямоте своей идёт и берёт эти полскиллинга, которые ему необходимы, и тогда он спасает себе жизнь, сберегает свой живот, своё естество, — всё величайшее просто!