Арне Гарборг - Мир

И ещё Господь помог Эноку в его доме, уладив то, что часто мучило его; и Эноку казалось, что в этом он более чем ясно узрел перст Божий.

Он сомневался, брать или не брать служанку. Энок видел, что Анне приходится туго и она не пышет здоровьем. Но вопрос был в том, не есть ли это признак суеверия — искать помощи у людей, и не в том ли смысл, что Анна должна какое-то время нести наказание, дабы таким образом прийти к тому, чтобы уверовать.

И тут произошли два события.

Сперва Бог отнял у них Йорину. Мать хотела вернуть девочку домой — её старшая дочь нашла работу. Спустя несколько дней явился Расмисс Скаре, сводный брат Анны, обедневший владелец усадьбы, которому Энок иногда помогал, и принялся умолять их взять его дочь в прислугу. «Марен только мешается дома», — заявил он. И тут Энок уразумел волю Божью и принял девушку с благодарностью. И так горячо отблагодарил он Бога за то, что Он так чудесно всё это устроил, что Анна отвернулась, чувствуя, как она краснеет.

В нынешнем году Энок молился о «доброй и благодатной погоде». Ибо пастор сказал: Господу угодно, чтобы мы обращались к нему со всеми нашими горестями. Как хорошие дети: они говорят с отцом обо всём, даже о самом малом и ничтожном. И спустя какое-то время после Иванова дня прошёл небольшой дождик, так что луга чуть-чуть зазеленели; а впрочем, нам следовало утешаться тем, что Господь смог удовольствовать нас малым.

…На лугу, на пригорке, среди брусничных кочек и замшелых камней обитатели Хове косили траву.

Было солнечное, приятное, свежее утро; около пяти часов. Косы легко скользили в густой росе.

Но косить было почти нечего. Те места, по которым прошлась коса, едва можно было отличить от некошеных.

— Этак оселков не напасёшься! — стрекотал Торкель Туаланд, косец, водя бруском по косе. — Одни сорняки да мелкие камни; никогда такого не видал. Эх!

Эноку тоже пришлось подтачивать косу, каменная пыль сыпалась с бруска. В утреннем воздухе оселок радостно пиликал бодрую, звенящую песню. И птицы подпевали ему. Жаворонок распевал полной грудью, и кругом стоял острый и сладкий аромат свежескошенной травы.

— Нам не следует порицать Господа нашего, Торкель, ибо Он посылает нам и солнце, и дождь.

— Да, но навоз мы должны добывать сами, — заявил Туаланд. — Если б ты обрабатывал этот участок так же, как и остальные, ты бы накосил здесь гораздо больше, — коса взвизгивала короткими, резкими взмахами. — Надо было взять косы покороче на этот чёртов пустырь! — ворчал Торкель.

Но Энок его не слушал. Он следил за Гуннаром и Каролусом — они нынче первый год работали вместе со взрослыми; лучше всего, полагал Энок, получалось у Гуннара.

Каролус делал всё так медленно, что противно было смотреть. То он без конца точил свою косу, то придумывал всякие неотложные дела, чтобы побегать туда-сюда и отдохнуть, а если даже он и брался за работу, толку не было никакого: стоял и топтался на одном месте.

Терпение, только терпение…

Гуннар подошёл к отцу, чтобы подточить косу; он угодил косой в большой камень.

— Ну, — спросил Энок, — разве всё так плохо? Я думаю, ты более смышлён, чем… тот, который постарше тебя, — Гуннар покраснел. — Да, это правда, — заявил Энок. — Ты, наверно, думал, как тяжело вставать рано утром; но ты видишь, что Бог тебе помогает.

Мальчик отвернулся, скорчив сердитую гримасу.

— Да уж, поднял бы я своих детей в три часа утра! — отвечал Торкель. — Парням в таком возрасте нужен сон, чтобы они потом не хворали.

— Когда Иисусу было двенадцать лет, он сидел в храме среди книжников, — коротко отвечал Энок. — Не отвергай Господа — и тебе хватит сил; ты же знаешь — кто рано встаёт, тому Бог подаёт.

Часа два они работали молча. Потом явилась Марен, служанка, она тащила грабли и вилы, собираясь разгребать сено.

— «Доброе утро», — сказала невеста вечером! — пошутил Торкель.

— Ну да, — отвечала Марен, — я немного припозднилась сегодня, но вовсе не потому, что у меня была брачная ночь, нет!

Она была маленькой круглой жеманницей двадцати с небольшим лет.

— Да уж, так мы вам, девицам, и поверили! — Торкель покачал головой и подмигнул.

— Ой, как тебе не стыдно, Торкель! — отвечала Марен, по ней было заметно, что ей это льстило. — Не думай, будто я лягу с кем-нибудь в постель, прежде чем мы отправимся к пастору!

— Ха! Ха-ха! Давай, Марен, чувствуй себя как на танцах; нас тут четверо парней, и мы косим уже четыре часа, и я думаю, мы накосили достаточно, так что работы у тебя навалом. Смотри, не шуруй граблями где попало!