Арне Гарборг - Мир

— Да-да! — отвечала Серина, смеясь.

— Но что должно чадо Божье делать со своей женой? — спросил «пастор». — Это я вам тоже сейчас покажу.

Он потянулся, чтобы взять Серину за шею, но тут она вскрикнула и убежала.

Явилась Анна, рассерженная, — она слышала всё краем уха.

— Каролус!

Тот подошёл к ней. Дети испуганно разбежались.

— Я должна сказать об этом отцу, — заявила Анна сурово.

И тогда Каролус подошёл к ней поближе и проговорил своим слащавым тоном:

— О нет, я думаю, отцу не стоит слишком много знать о том, что происходит здесь в доме в его отсутствие?

Анна в ужасе посмотрела на Каролуса. Гуннар вздрогнул: теперь он понял всё.

— Хорошо, — сказала Анна и ушла.

…А Гуннар решил подружиться с цыганом как можно скорее.

Небо побледнело, на полях созревал урожай. Кустики картофеля потеряли свои молочно-жёлтые, с голубыми прожилками цветы и покрылись ягодами. Не стало слышно чибисов, — они собрались в стаи и улетели. На бледных скошенных лугах собирались большими стаями скворцы, болтали и чирикали так, что было слышно по всей округе. Затем поднимались, шумя, как надвигающаяся гроза, налетали на кусты рябины и лакомились.

Вскоре жатва была в разгаре, и поля огласились посвистом. После этого настала пора убирать картофель; а когда покончили с этим, принялись за рожь.

Так кончилось лето. Рабочую утварь и упряжь убрали в дом, летние ограды с воротцами — в сарай. Коровы ещё разгуливали повсюду, забредали в огороды, доедая остатки травы. Но чаще всего они искали убежища около каменных изгородей и стен; им так хотелось в дом, и они мечтали о зимнем покое и тёплых стойлах.

Ветер с дождём глодал стены и углы, просачивался внутрь, завывая осенней тоской. Небо нависало, безжизненно-серое, гнало и швыряло на землю тяжёлые дождевые капли.

…Энок был единственным, кто ещё не собрал картошку. У него было так мало помощников, что он всегда опаздывал с уборкой. Но теперь у него оставался лишь один участок на поле, и он был таким маленьким, что Гуннар и Каролус вполне могли с ним управиться за день. Так что Энок мог в это время поработать с плугом, а Йорина помочь Анне с маслобойкой.

Гуннар и Каролус старались изо всех сил; «нечего болтать!» — ведь так приятно закончить с осенней страдой. Но уборка картофеля шла не так скоро, как хотелось, и Каролус то и дело позволял себе передохнуть.

— Чёртова работа! — ворчал Гуннар, копаясь в сырой земле руками, красными, как клешни омара.

— О да, — подтвердил Каролус. — Я думаю, я всё-таки пойду служить моряком!

— Я думаю, это здорово. Я тоже хочу, но ты никому не говори.

— Ты тоже не говори.

— Никогда!

… — Тихо, что это?

Послушались жуткие, хрипящие звуки, дикий, ужасный гром пугающих криков высоко в небе — это были серые гуси.

Трепеща на ветру, большим, беспокойным треугольником, они летели к югу.

— Надо же, они полетели. Куда, думаешь, они летят?

— Они летят в Аравию! — сказал Каролус.

— Ох, улететь бы с ними!

— Да, стать птицей и улететь!

Долго следили они за стаей птиц, которая понемногу растворялась в серых облаках, исчезая.

— А где находится Аравия? — поинтересовался Гуннар.

— Аравия? — Каролус выглядел серьёзным, точь-в-точь как его отец. — Аравия, — заговорил он певуче, — находится семь раз по семь дней пути к югу от нас; южнее моря, южнее Фландрии, южнее Испании и Цезаря и Римского папы, и южнее тех мест, где живут негры!

— О-о. Это далеко.

— А правит у них великий халиф Хадональд Раши, и он живёт во дворце из золота. А колонны в том замке из мрамора и слоновьей кости. А королева и все придворные одеты в шелка и пурпурные одеянья; а посреди дворца стоит фонтан из яшмы и смарагдов, и из него бежит не вода, а поток сияющих жемчужин. А сам Хадональд Раши сидит на высоком троне из чистого золота со скипетром из брильянтов, яшмы и аметиста и сияет, как солнце, над всем своим королевством!

Каролус забыл обо всём на свете, погрузившись в мечтания, чёрные глаза его сверкали.

— Нам бы туда, — пробормотал Гуннар.

— Да я бы хотел быть там хоть самым простым рабом, — заявил Каролус, — потому что самый последний раб там живёт лучше, чем… здешний амтманн; и вся его работа — набивать трубку для Хадональда Раши, играть ему на лютне и носить шёлковую фату королевы; её носят пять сотен рабов; потому что она такая длинная, как дорога отсюда до Рамстада.

— О-о!

— А у каждого раба есть своя рабыня, молодая и красивая, как прекраснейшая роза, и сияющая, как солнце, с глазами, как звёзды; потому что лишь тех рабынь, что красивы, как принцессы, берут во дворец. И они поют чудесные песни, пляшут, играют на лютнях и цитрах; а ночью они нежатся в бескрайних садах под высокими пальмами и ливанскими кедрами каждая со своим любимым, и любят друг друга, и целуют. А потом возвращаются во дворец, ложатся на мягкие шёлковые перины и спят друг возле друга, пока Хадональд Раши не встанет и не зазвонит в свой большой колокол, который слышно по всей Аравии!