Чезар Петреску - Патриархальный город

— Мне это напоминает один случай со Стаматяном. Как-то вечером…

Пескари вытягивают шеи и навостряют уши.

Пику Хартулар созерцает свои полированные ногти, рассматривает красноватый камень в перстне и глядит в потолок с притворным безразличием, в котором таится угроза.

По окончании рассказа он с преувеличенной объективностью великодушного и лояльного противника непременно похвалит его остроумие, заявляя, что такие вещи стоит запоминать. Однако подавляемое раздражение растет, копится и превращается в стойкую ненависть. Это чувствует уже не только Григоре Панцыру с его всегдашним обостренным чутьем, но иной раз и Тави Диамандеску, привыкший жизнерадостно шутить надо всем, что бы ни случилось.

— Сдается мне, дорогой Пику, что однажды мы станем свидетелями поединка не на жизнь, а на смерть между тобою и Тодорицэ.

И от этой нелепой мысли Тави Диамандеску расхохотался.

Он живо представил себе, как Пику с мечом в руке скачет, словно самурай, нанося и отражая удары. Это показалось ему таким забавным, что он позабыл о серьезном и справедливом замечании, с которого начал. Счастливый и простодушный, он и впрямь ни за что не отказался бы поглядеть на это зрелище. Григоре Панцыру вынул изо рта трубку, выбил о край стола пепел и, посмотрев долгим взглядом на Пику Хартулара, без тени улыбки пробурчал в свою клочковатую бороду:

— Тави, Тави! Ты ближе к истине, чем думаешь. Это — или нечто подобное — неизбежно произойдет, может, завтра, может, через месяц, год или пять лет… Но свести счеты им придется. И это будет, как ты заметил, борьба не на жизнь, а на смерть.

— Не может того быть! — запротестовал Тави, чья веселость испарилась в один миг. — Они ведь оба порядочные люди. Приятели. У них есть и другие дела, более полезные, чем как можно больнее ранить друг друга. Они просто разыгрывают! Верно, Пику?

Пику Хартулар рассматривал свои длинные пяльцы, лак на ногтях, камень в перстне. Он ответил, не поднимая глаз:

— С горбатыми на дуэли не дерутся.

У него не было прежде привычки упоминать о своем физическом недостатке. И в голосе его прозвучала горечь, которую он, казалось, не в силах был скрыть.

— Что я тебе говорил! — воскликнул Григоре Панцыру, удовлетворенный точностью своего диагноза.

Тави Диамандеску удивился и вновь рассмеялся, сияя белыми зубами:

— Как это: что ты говорил?.. Видишь, дуэль исключается. А это самое главное. Это и Пику признает.

— Дуэль исключается по причине физического недостатка… — настаивал господин Григоре, попыхивая трубкой и глядя на горб Пику Хартулара. — Только в этом помеха… А то бы!..

Он вынул трубку изо рта и, коснувшись ею спины Пику Хартулара, произнес с нарочитой жестокостью:

— Здесь что-то закипает, Пику! И я предвижу взрыв. Гляди, как бы твой горб не превратился в вулкан!

Тави Диамандеску в возбуждении пересел с одного стула на другой. Он был поражен. Только по его вине начался этот глупый разговор. Но и господин Григоре тоже хорош. Впервые позволил себе эти необдуманные слова насчет физического недостатка, о котором, по молчаливому уговору, старались не упоминать. Тави попытался переменить разговор:

— После обеда я еду за город… А вы дайте мне знать через синьора Альберто, где вас найти. Вечером я вернусь, и махнем в «Сантьяго».

Это предложение не вызвало ни восторга, ни возражений. Григоре Панцыру и Пику Хартулар его словно и не слышали.

Тави попробовал их расшевелить:

— Да что с вами, братцы? Господин Григоре! — воскликнул он с видом искреннего огорчения. — Что все это значит?

— Ты его спроси! — Григоре Панцыру еще раз коснулся трубкой горба Пику Хартулара. — Я сказал то, что должен был сказать. Теперь его очередь приоткрыть клапан своего Везувия.

К удивлению Тави, Пику Хартулар, вместо того чтобы вспылить и справедливо возмутиться той неслыханной дерзостью, какую господин Григоре позволил по отношению к своим старым и верным друзьям, поднял печальные, как у побитой собаки, глаза и бесхитростно ответил:

— Ты прав, друг Григоре! Я знаю, почему ты решился обойтись со мной грубее, чем велит тебе сердце. Ты надеялся — я взорвусь. И тем выдам себя… Ты прав! Все зло я ношу у себя на спине, в горбу, про который так хотел бы забыть, но, как видите, это невозможно.

— Ну, и что? Все это глупости, дорогой Пику! — попытался утешить его Тави Диамандеску, присаживаясь на соседний стул. — Честное слово, я вас не узнаю. С каких это пор вы стали об этом думать?