Хулио Кортасар - Экзамен. Дивертисмент

– Наверное, бегут от жары, – пробормотал Хуан. – А может, от тумана. Спускаются в темноту. Но почему лают, почему у них такой тоскливый вид?

– Бедный пес, – сказала Клара, глядя на собаку: та, тяжело дыша и дрожа, легла на край платформы и озиралась.

– Не бешеная, так сбесится, – сказал репортер. – От жажды и от страха. Че, погляди-ка там, в глубине, в глубине туннеля.

Из глубины туннеля, почти у самой земли, на них смотрели два глаза. Секунда-другая, и показался белый ком – из туннеля бежала собака. Послышался гул – с запада шел поезд.

– От него же мокрого места не останется, – сказала Клара. – Может собака уйти от поезда?

– По обе стороны путей есть узкие тротуары. Пойдем, это наш.

Они сошли с лестницы, прошли мимо дежурного, который со шваброй наготове не отрывал глаз от пса. Поезд быстро приближался и, подходя к платформе, дал свисток. Клара с Хуаном глядели на пса: животное не трогалось с места, безучастное ко всему, только чуть подрагивала голова. Дежурный кинулся к нему и хрястнул шваброй поперек туловища; он хорошо рассчитал: пес рухнул на рельсы за секунду до того, как поезд промчался по ним, и псиный вой, как и крик Клары, потонул в визге тормозов и лязге железа.

– Смотрите.

Продавец Лопес с видом энтомолога демонстрировал вырезку из газеты «Ла Насьон».

«Население предупреждают, что до результатов анализов, которые в настоящее время проводятся Министерством общественного здоровья, —

он читал и прищелкивал языком, внутренне осуждая,

откашливался, —

не следует употреблять в пищу грибы, появившиеся вчера вечером, в очень небольших количествах, в столице».

– Ну, сеньор, это уже конец света.

– Что – грибы или то, что их нельзя есть? – спросил Андрес со вздохом.

– То, как об этом сообщают. Лицемерие, сеньор Фава, – вот как я это называю. Лицемерие. Пудрят людям мозги. Как будто кто-то собирался есть эту пакость.

Он загадочно понизил голос. Знаками пригласил Андреса (старый продавец – старый клиент) за высокую пирамиду продукции издательств «Сантьяго. Руэда», «Акме», «Лосада» и «Эмесе». Согнулся, разглядывая что-то на нижней пустой полке. Потом выпрямился, торжествующе сопя и оглядываясь по сторонам с невинным видом, и знаком предложил Андресу наклониться и поглядеть. В глубине полки слабо фосфоресцировали серебристые грибочки. Андрес оглядел их с интересом, такие он видел в первый раз.

– От этой грязной сырости, – сказал продавец Лопес. – Пусть рассказывают сказки, я-то знаю, что к чему. В жизни не помню такой жары и такой жуткой сырости.

– Верно, – сказал Андрес. – Липкая к тому же, как Рахманинов. Однако не верю, что эти грибы…

– Верьте, сеньор Фава. Это от сырости началось, от сырости. Я говорю сеньору Гомаре: надо что-то делать. Смотрите, как книга покоробилась, на что это похоже…

Андрес взял в руки том под названием «Радуга», книга была мягкой и пахла жиром.

– Никогда не думал, что книга может гнить, как человек, – сказал он.

– Ну уж… – Продавец, похоже, был шокирован, – гнить – есть же слова, вполне пристойные,

обозначающие то же самое,

но эта молодежь, как она любит —

просто для эпатажа, только и всего —

Андрес расхаживал по просторному залу в нижнем этаже книжного магазина «Атенео». «Студенческие годы, – думал он, вытирая ладони, – мои жалкие песо, бумажки по пять песо… А здесь все как тогда. Какую книгу я купил первой? Не помню —

но не помнить – все равно что убить, предать. В один прекрасный день я пришел сюда, вошел в эту дверь, нашел продавца, попросил книгу —

а теперь не помню, какую».

Прислонившись к красноватой колонне из словарей Касареса, он закрыл глаза. Постарался вспомнить. Голова закружилась, и он открыл глаза. Тихонько стал насвистывать:

Но одно из своих первых посещений вспомнил: он купил тогда Эсхила, Софокла, Феокрита, выпущенных в Валенсии издательством «Прометей», по одному песо за книжку, —

а разве не Бласко Ибаньес вел эту серию?

а еще (в другой раз) «Портрет Дориана Грея» в серии «Новая библиотека». Ему вспомнились магазины старой книги, где книги продавались на вес. Там он купил О’Нила, «Двадцать стихотворений о любви», «Сыновья и любовники». И оттуда – сразу в кафе («Официант, пожалуйста, чашку кофе и нож»), разрезать книги, предвкушая удовольствие; какое счастье! Дни были высокими, а нужда только помогала счастью.