Семен Журахович - Кто твой друг

Хотела еще добавить: «Пока грязь не всплыла. Люди добром поминать будут, а я… Я уж промолчу, прощу».

Мазур сперва растерялся, потом лицо его стало недовольным, сердитым.

— Может, кому и хотелось бы, чтоб меня здесь не было, — жестко сказал он. — Но я не уеду. Я еще не сделал здесь своего дела.

Ярина не сразу ответила.

— Как знаете, — чужим голосом отозвалась она и крепко сжала губы: «Ни словечка больше не вымолвлю».

На том и кончилась беседа, которой так добивался Мазур и от которой почему-то многого ждал.

Ярина ушла. А перед его глазами еще долго стояли ее натруженные руки с вязью морщин, несмываемых пятен и шершавыми бугорками мозолей.

Собрание заканчивалось.

Мазур выступил с годовым отчетом. Поговорили всласть. О достатках и недостатках, о сделанном и недоделанном.

На этом собрании уже не чувствовал Мазур той гнетущей атмосферы угрюмого равнодушия, которая поразила его три года назад. Тогда приходилось клещами вытаскивать каждое слово. И в этих скупых словах, в недоверчивых взглядах чувствовалось одно: «К чему все эти разговоры, если ничего не меняется?»

А теперь каждый видел, что можно и нужно многое изменить. А коли так, то и разговор пошел иной.

Среди всех собравшихся только три человека были хмуры и недовольны.

Ярина Чередник сидела в уголке, и ничто ее не радовало. Мазур называл цифры доходов, говорил, как возросло поголовье скота, перечислял все, что построено, а она думала о своем. Никто, никто не знает, что за словами этими таится нечто постыдное, нечистое, скрытое от людских глаз. Это отравляет для нее то хорошее, чему хочется да и следует радоваться.

В другом углу, сдерживая бессильную злобу, чего-то напряженно ждал Веренчук. Когда кто-нибудь обращался к Мазуру с упреком, резким словом, в водянистых глазах Веренчука вспыхивали, как из-под пепла, злорадные искорки: «О, о, вот сейчас…» — и сразу же гасли.

Нет, не то! Даже в упреках и замечаниях чувствовались уважение и доброжелательность. А ему хотелось, чтоб Мазур услышал такие же беспощадные, колючие слова, какие пришлось выслушать ему, Веренчуку. Чтоб камнем летели в лицо. Песком секли глаза. Ему бы хотелось, чтоб не одна Ярина глядела на Мазура волком. Он ради этого ничего бы не пожалел. Ничего и никого. Пускай бы мор напал на скотину, пускай бы морозы или суховеи погубили хлеб. Только бы можно было во всем обвинить Мазура!

Третьим, кто испытывал беспокойство и неудовлетворенность, был сам Мазур.

Собрание проходило хорошо. Он услышал сегодня немало приятных слов. Но с той минуты, как Мазур заметил каменное лицо Ярины, как перехватил ее недоверчивый взгляд, он не мог отделаться от тревоги.

— Да хватит уже! — крикнул Веренчук. — Обо всем поговорили.

«Вижу тебя насквозь, Веренчук!» — хочется крикнуть Ярине. Но лишь плотнее сжала губы.

Мазур снова обращается в зал:

— Говорите, люди добрые!

Сколько она их видела на своем веку, этих председателей?

Вспоминает Ярина Сазанца — ворюгу.

Вспоминает Пилипенко, что день и ночь на людей покрикивал.

Вспоминает Пивторыдядько, что в самогонке тонул…

Зал гудит, чего-то ждет. Ждет и Мазур. А Ярина все колеблется, нервно теребя в руках свернутую трубкой газету.

Вспомнилась ей первая встреча с Мазуром на ферме, когда что-то шевельнулось в груди, когда поверила ему: «Вот это человек!» Вспомнилась жена Мазура Ганна Александровна, и при мысли, что завтра докторше стыдно будет на улице показаться, у Ярины замирало сердце.

— Значит, обо всем поговорили? — еще раз спросил Мазур. — Смотрите же! Чтоб не было потом шу-шу-шу по углам. Чтоб закончить нам собрание, как говорится, с чистой совестью.

Вздрогнула Ярина: «И он, он еще смеет говорить про чистую совесть!»

И встала с места.

Из другого угла послышался хриплый голос Веренчука:

— Кончать пора. Что еще там бабе вздумалось…

— Погоди, — бросила Ярина, даже не взглянув в его сторону, и двинулась к сцене.

— Хотите что-то сказать? — поднял брови Мазур.

— Хочу что-то сказать, — ответила Ярина.

На сцену она не поднялась, а остановилась перед помостом, так, чтоб и собрание и Мазура видеть.

На нее смотрело несколько сот внимательных глаз.

— Кое-кто, слышала я, поросятинку с хреном любит, — сказала Ярина и тяжело перевела дыхание.

— Что нам глупые байки слушать? — крикнул Веренчук.

По залу пробежал шепот. Но Мазур поднял руку. Стало тихо. И тогда Ярина заговорила:

— Так вот, я принесла хрену. А то, когда таскали поросят с фермы, забыли про хрен. А без него уже не тот вкус.