Николай Григорьев - Невская равнина

Памир еще только начинали изучать, и внимание Академии наук привлек ледник Федченко, самый крупный в СССР: длина 86 километров, толщина льда местами до восьмисот метров. Исследования гиганта приурочили к программе второго Международного полярного года, который был только что объявлен.

В экспедицию отобрали людей отменного здоровья, но и здоровяк, как рассказывает Федоров, на такой высоте похож был на рыбу, вытащенную из воды: «Разинешь рот, а дышать нечем! Пройдешь сорок — пятьдесят шагов и скисаешь, надо посидеть. А когда зазимовали — совсем беда: морозы, вьюги, белая пелена перед глазами — измаешься, пока снимешь показания приборов. Но работали как демоны в заоблачной выси! Очень я себе нравился».

Страна остро нуждалась в электроэнергии, и на Волге запроектировали гидростанцию, каких еще не существовало. Даже Гранд-Кули в США — «Электрическая королева мира» — должна была уступить ей в мощности.

Как ни странно, Волга была слабо изучена. А чтобы построить гидростанцию, надо знать о реке все. Начались исследования. В числе исследователей — Федоров. Работает увлеченно. Его — и не только его — поражает огромность испарения могучей реки. В жаркий день с квадратного километра поверхности улетучивается в воздух до ста тонн воды. Федоров сообщил эту величину расчетчикам, и ее исключили из общего количества воды, которая будет вращать турбины станции. Это только один из примеров работы самоучки гидрогеолога.

Волга, как известно, впадает в Каспийское море. А если встанет поперек нее плотина — как это отзовется на жизни моря? Новые проблемы — и Федоров в группе гидрологов, ихтиологов, метеорологов уплывает на Каспий.

Его увлекает в жизни богатырское. Вот он уже за Полярным кругом, на Колыме. Край вечной мерзлоты пробуждается, в недрах его несметные богатства, но, чтобы овладеть ими, необходим источник энергии. Проектируется и здесь гидростанция. Федоров в числе ее зачинателей. После Памира к морозам и вьюгам не привыкать. На Волге и Каспии углубились его знания гидролога. Но ледяной покров Колымы нарастает за зиму до трех метров, чего, конечно, не случается на Волге. А каков здесь паводок — все сметает с берегов прочь… Радостным был труд — обуздать эту реку-дикарку.

В возрасте тридцати двух лет Владимир Петрович Федоров пришел ополченцем в батальон. На военной службе не бывал, но с обстановкой быстро освоился.

Определил я гидрогеолога во вторую роту, к Коробкину. Увлекся он минноподрывным делом. Однако военных порядков не признавал: «Ни подчиняться не желаю, ни свою волю людям навязывать!»

Но война есть война. В роте погиб в бою взводный командир. Решили поставить Федорова. Прочел он приказ по батальону — и опешил. Но не кинулся, как я ожидал, буянить. Притих, задумался. От приказа в боевой обстановке не открестишься, надо браться за дело…

Впоследствии Федоров говорил: «Никогда в жизни ничего не пугался. Начальства не признавал. Выговоры на меня не действовали. Работу делал такую, какая самому интересна. А тут, как подчинили мне людей, стало страшно. Ведь не за прибор-вертушку или термометр — за жизнь человека в ответе! Дрожал как цуцик…»

Между тем требовалось выполнять боевые задания. На минирование неумелых не пошлешь. Другое дело — помочь на переправе. Поздней осенью, когда уже надвигался голод, предпринимались попытки прорубить кольцо блокады. Вот одна из них. Собрали бездействовавшие рыбачьи лодки, затащили на берег реки Тосно. Спрятали в кустах. Задача саперов: едва проглянет рассвет, столкнуть флотилию на воду, принять на борт подготовленную для десанта пехоту — и за весла. Река невелика — несколько размашистых гребков, и выпрыгивай на берег, лупи фашистов.

Но «гладко было на бумаге…» Рыбачья лодка громоздка, неухватиста — двое брались за причальную цепь, еще двое за уключины, позади — подмога от пехотинцев. Но под днищем песок да камни — плохой волок! — а до воды бежать да бежать. Притом в открытую.

И вот — боевое крещение взвода… в собственной крови. Взвизгивают пули, с железным кваканьем шлепаются и взрываются, не давая прохода, мины. Люди гибнут, лодки уже разнесены в щепы, а причальные цепи, взлетая от взрывов, калечат раненых.

— Ложись! — прокричал Федоров и распластался на земле. Лежит беспомощный, растерянный — и чувство гадливости по отношению к себе поднялось в нем. Не выдержал, сел, подставляя себя под пули: «Легче умереть…»

— Петрович, не дури! — крикнул подбежавший боец. — Лож… — и не договорил. Под челюсть ему ударила пуля, хлынула толстая струя крови и, пульсируя, залила гимнастерку. Будто в красном мундире боец замертво рухнул на землю.