Джеймс Джойс: Поминки по Финнегану: Отрывок

Перевод с английского Ольги Брагиной

Вступительное слово Виталия Науменко

Русская школа перевода уникальна. Я никогда не удивлялся тому, что она могла и может все. Но есть произведение, к которому и подступали, и отступались. Это легендарная стихопроза Джойса, у которого и с «Улиссом» на нашей почве не все складывалось так, как бы нам хотелось. Что касается «Финнегана», судя по всему, только единицы представляют, что делать с этим словообразовательным задором. И попытка киевлянки Ольги Брагиной его перевести сама по себе заслуживает уважения. Это небольшая часть ее перевода, но часть обычно отвечает за целое.

Виталий Науменко

По течению реки, мимо церкви Адама и Евы, от уклона берега до изгиба залива несет нас удобный, как комод, замкнутый круг водоворота деревенской жизни, описанный философом Вико, обратно к замку Хоут и окрестностям.

Это не сэр Тристрам, игравший на виоле-д’амур, из-за неспокойного моря вернулся, из Северной Арморики, на этот берег чахлого перешейка Малой Европы, чтобы продолжить свою пенисоционную войну на полуострове; это не камни скалы Топсойер были отнесены рекой Окони к ногам гаджо графства Лоренс, попрошайничаюших на дорогах, ведущих к Дублину; это не далекий отблеск неопалимой купины кричит: «Я есмь» и нарекает: «Ты Петр»; это не волк в козлиной шкуре целится прикладом в старого слепого Исаака, подобного быстро загнанной дичи; несмотря на то, что в суете и тщеславии все средства хороши, это не сестры-близняшки Ванесса и Стелла злятся на двуединого Натанджо. Два галлона хмельного напитка сварил Джем или Шен при свете дуговой лампы, и блестящий красный край королевского венца радуги витал над поверхностью вод.

(бабабадалгараткамминарроннконнброннтоннерроннтуоннтуннтроваррхоунаунскаунтухухурденентурнук!) цитадели Уолл-Стрит и старика Томаса Парра снова обсуждается после раннего ухода ко сну и в дальнейшей жизни всеми христианскими менестрелями. Великое падение стены из яичной скорлупы повлекло за собой, с уведомлением за короткий срок, пфуйпадок Финнегана, цельного ирландца, шалтаесбежавшего, который, не откладывая в долгий ящик, отправляет любого, кто спросит о стене, в западные земли мертвых на поиски его болтаепальцев: место, где их тела были пронзены копьем шлагбаума, находится на холме Касл-нокаут в парке, где апельсиновые деревья покоятся в зелени с тех пор, как термопластик влюбился в реку Лиффи.

Что за лязг оружия в противостоянии желаний, боги-устрицы остготов душат богов-рыб вестготов! Брекекекс, коакс, коакс! Улалу улалу улалу! Ква!

Где партизанские войска Бодлера, вооруженные баделерами и протазанами, изгнаны гранатометом учителя математики Малахуса Макгрейна, и жители Вердена стреляют на рассвете из людоедских баллист по белым мальчикам в белых капюшонах.

Осаждающие с африканскими копьями ассагай и град бумерангов. Дитя содомского греха, я охвачен страхом!

Бесславная кровь святого Лаврентия, спаси нас! Войска в ужасе взывают о помощи неистовой сиреной. Церквоцид: пошлина безумного колокольного звона.

Какие нежные дубины для неумышленных убийств, что за кашель церковных стен, открытые всем ветрам и продырявленные воздушные замки!

Какие «вели-мне-любить» протестанты, соблазненные «отпускаю-тебе-грехи» католиками! Что за истинное ощущение появления соломенного хвоста кометы с такой громкой мнимой икотой, подобной гласу Иакова!

О сюда сюда сюда как убийца Бальдура слепой Хед распластался, встретив в пылемраке отца греха, но (о, мои сияющие звезды и тело!) как его благородное знамя достигло самых высоких небес бигбордом ненавязчивой рекламы!

Но были ли это силы и власти? Изольда? Ирландцы были северными швецами водостоков? Древние дубы, сейчас они покоятся в торфяном болоте, и Ева скачет вокруг пепла Адама.

Упади, если желаешь, но подняться ты должен:

и так быстро фарсовый фарш маяка Фароса Александрийского не превратится в мирского финикийского феникса, описанного в книге Сета.

Строитель Финнеган из «Неверной руки», вольный каменщик, жил на самой широкой улице, где кипела театральная жизнь, какую только можно себе представить в его далекой двухкомнатной хижине, освещенной лучиной, которой никогда не достигали сообщения, предназначенные для усадеб, пока судьи пророка Исайи не даровали нам «Числа» или книгу Гельвита «Второзаконие» (вчера он буйно и серьезно врезался головой в бочку, чтобы омыть прозрачной водой черты своего будущего, но поскольку он немедленно наполнил ее снова с помощью силы Моисеевой, воды расступились и испарились, и весь «Гиннесс» Книги Бытия достиг своего исхода, что должно было продемонстрировать вам, каким малым, поклонником Панча и Джуди и знатоком Торы, он был!), в свои восемьдесят лет этот необычный человек с лотком для переноса кирпичей, цемента и доктрин заваливал учебные учреждения хутора Пьянчуги и дома жителей берегов желтой реки Имярек.