Паскаль Рютер - Барракуда forever

— Почему на самом деле ты сыграл с ним эту шутку?

— На то были причины, — сухо ответил он. — После того случая перестал. Понял, что все напрасно и ничего не выйдет.

— В каком смысле ничего?

Мне показалось, что он сейчас разрыдается. Послышался шум мотора. Хлопнула дверь.

— Тихо! Явился, — прошептал Наполеон. — Торопился, дождаться не мог, когда увидит меня в нокауте.

— И что было потом? Как все прошло? — нетерпеливо спросил меня взбудораженный Александр. — Рассказывай дальше!

— Мы отвезли его в больницу. Он не хотел там оставаться: слышал бы ты, как он орал на весь коридор! Кричал, что ему ничего не нужно, только пару таблеток аспирина.

— А на самом деле? Это серьезно?

— Перелом позвоночника. Но он и слышать об этом не хотел, сказал, что это обычный прострел, что отец специально все подстроил, подкупил врачей, чтобы посадить его под замок.

— А про твои уроки, контрольные, замечания — это все правда? Скажи!

— Нет, неправда. Все совсем наоборот. Мне страшно нравится сделать домашнее задание и тут же вычеркнуть эту строку в тетради для записей. Но с Наполеоном я словно другой человек. Как будто я похож на него. Хочу быть свободным и лететь навстречу приключениям. Мне кажется, ему нравится думать, что я на него похож, это дает ему надежду.

— А как же теперь Баста?

— Баста живет у меня. Не оставлять же его одного! Мама его рисует, она говорит, он очень терпеливый натурщик.

Александр остановился, запустил руку в карман куртки. Он всегда ходил в одном и том же: бархатная куртка, вытертые на коленках штаны, старые кеды с изношенной подошвой. Нетрудно было догадаться, что у него не самая богатая семья.

— Ты хорошо рассказывал, — сказал он. — Возьми еще шарик.

Потом его взгляд уперся в землю. Рядом с его ногой ползал маленький жучок, и он ухватил его двумя пальцами.

— Бедный, — сказал Александр. — Отбивается. Такой одинокий. Кто угодно в любой момент может его раздавить.

Письмо бабушки

Мой дорогой мальчик!

Уже много времени прошло, как я уехала и теперь вот решила написать тебе, как я живу, по телефону неудобно, все время что-нибудь забываешь, положишь трубку и думаешь, я же должна была еще и это сказать, и то, и другое, а когда пишешь, на это нужно время, приходится подбирать слова, покупать марку и конверт, бежать к почтовому ящику, это как настоящий спорт, но у меня нелады с пунктуацией, точки я ставлю как попало или совсем не ставлю, но ничего, ты разберешься, и с ошибками та же история, постарайся их не замечать. У меня теперь много времени, слишком много времени, даже не знаю куда его девать, если бы я могла его продать то стала бы миллионершей, в первые дни правда не понимала, что у меня будет полно времени, столько что не потратить, было все наоборот, ни минуты свободной, я носилась как угорелая, нужно было устроиться в доме, разложить вещи, кое-что посеять в саду, а кое-что выдернуть, у меня не было даже времени подумать ни о твоем дедушке, упрямом осле, ни о вас, ни о ком, даже о себе.

К концу недели все дела переделала, и забрала меня тоска, я с ней вставала и с ней ложилась, а в промежутке все время ревела, потому что, когда ты одна, воспоминания хуже врага, а когда вы вдвоем, они лучшие друзья, я так плакала, что думала, будто дождь идет, и поняла, что мне пора встряхнуться.

Твой дед, ты же понимаешь, из тех, кого просто так, в одну минуту, не забудешь, ведь если живешь всю жизнь с ураганом, то когда остановишься, чувствуешь себя как-то странно, нужно оценить ущерб и починить что возможно, потому что всюду прорехи.

Хотя от него устаешь и он старый эгоист, таких как он невозможно не полюбить на всю жизнь, пусть и верить им нельзя, но я хорошо знаю, что творится в его дурной голове, а однажды и ты узнаешь.

Так вот, вылезла я наружу, попыталась разыскать старых подруг, большинство разъехалось неведомо куда, трех я нашла на кладбище, с ними поговорить как-то не получается, в итоге здесь неподалеку остались только две, причем самые вредные на всем белом свете, я их еще в школе не выносила, стала ходить к ним пить чай, так одна постоянно пукала, раз в две минуты, если не чаще, клянусь тебе, я еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, а она между залпами говорила гадости обо всех на свете, о мужчинах, женщинах, стариках, даже о животных, а другая в это время издавала что-то похожее на ржание и повторяла: “Съела бы я сейчас кусочек мясца с соусом”. Эта только о еде и думает, а мне так надоело пропуканное мясо, что я решила больше туда не ходить.