Паскаль Рютер - Барракуда forever

Поначалу пассажиры его узнавали. Они видели его когда-то на ринге. Или обратили внимание на его фото в газете. Он оставлял им автографы. Его расспрашивали о странном поражении в поединке с Рокки.

Он немного скучал по миру бокса, но считал, что смерть Рокки — это знак и настало время повесить перчатки на гвоздь. В тот день, размазывая по стене краску, он добавил:

— Однажды ты все поймешь, Коко. Я обязан Рокки самыми радостными днями в этой жизни.

О какой радости идет речь? Он говорил особенным голосом, не позволявшим задавать лишние вопросы.

— Что-то мы с тобой стали слишком серьезными, — встрепенулся он, — включи-ка музыку, Коко, чтоб разрядиться. Работать нужно весело и в хорошем настроении. Особенно когда начинаешь новую жизнь.

Я включил приемник, и над банками с краской разнесся голос Клода Франсуа:

Наполеон стал подпевать, в ритме музыки водя кистью. Он окунал ее в огромную банку каждые пятнадцать секунд, слегка пританцовывая. Похоже, у него что-то было на уме. И вдруг началось! Он сделал стремительный пируэт, твердо встал на обе ноги и бросил кисть, которая полетела через всю комнату, крутясь винтом. Откинув голову назад, он стал вращать руками, резко поднял их вверх, согнул и взмахнул ими несколько раз, словно крыльями, как будто хотел улететь. Он поднимал одну ногу, потом делал мах другой, подпрыгивал на месте, вихлял задом и выдвигал бедра вперед. Это была очаровательная клодетта [4] Клодеттами называли танцовщиц Клода Франсуа. с пышной шевелюрой и грацией гиппопотама.

— Погляди, Коко! Как тебе?

Он поводил плечами, вздергивал подбородок, скользил вперед, отскакивал назад, а под конец завертелся волчком на месте.

— Барракуда… — подпевал Наполеон, широко раскрыв рот и описав взором дугу, как будто следил за движением солнца.

Я онемел от восхищения. Мускулистый, сухощавый, похожий на большое насекомое, он стремительно вращался, ударял пяткой в пол, сплетал руки за спиной и порывисто выбрасывал их вверх.

— Как ты классно танцуешь! Где ты этому научился?

— На Бродвее! — Он на миг остановился, подтянул джинсы и предупредил: — Когда будет припев, еще не то увидишь!

И вот, взлетая вверх и скользя вниз, зазвучал припев. Наполеон поднял руки и стал плавно махать вправо-влево, словно с кем-то прощался под нескончаемые гудки в порту Александрии.

— Воу-воу-воу! — эхом вторил он.

— Дедушка, у тебя такой талант! — крикнул я, смеясь. — Ты и есть Барракуда из песни! Ты чемпион, ты император, тебя никто не победит!

В тот момент, как я потом рассказывал Александру, у меня действительно было ощущение, что этот человек бессмертен. Что он будет со мной всегда. Что он всю мою жизнь будет побеждать меня в армрестлинг. Потому что он из тех, чье отсутствие невозможно себе представить.

Внезапно я замер.

— Стой! — заорал я. — Ты…

Слишком поздно. Поглощенный исполнением все более дерзких па, Наполеон поставил ногу на полосу обоев, залитых краской вперемешку с жидким клеем. Он заскользил, словно на льду, и со всего маху врезался в гору мебели посреди комнаты.

Клод Франсуа невозмутимо горланил:

А мой дед лежал на спине, шевеля руками и ногами, как таракан, который не может перевернуться на брюхо. Я засмеялся, но тут же понял, что мой приглушенный смех звучит в пустой комнате слишком мрачно и гулко.

— Дедушка, ты как?

— Не зови меня так.

Как рефери на ринге, я отчеканил:

— Один… Два…

— Прекрати, парень, это мне надо считать.

— Что?

— Свои кости. Мне кажется, что половины уже нет. А на вид я целый?

— Кажется, да.

“Барракуда”, — распевал Клокло.

— Будь добр, сделай так, чтобы он заткнулся, этот придурок Клокло. Достал со своей барракудой!

Наступила тишина. Деду явно было невыносимо больно. Он стиснул зубы и только тихонько жалобно постанывал.

— Погоди, Коко, помоги мне подняться. Не позволяй императору так низко пасть. Он попал в переплет и не может выбраться. Враг напал неожиданно. Ты же знаешь, как это бывает: эффект внезапности, и…

— Мы возьмем реванш.

— Ты прав, не будем поддаваться отчаянию. Мы ж не недотыки какие-нибудь.