Павел Калебин - Настоящие деньги

— В каком смысле? — удивился Вакарис.

— В прямом. Боюсь, людям, в руках которых ваша дочь оказалась на этот раз, не свойственна жалость, а в деле обеспечения собственной безопасности они готовы на любые крайности. Думаю, они даже могут оставить идею выкупа вообще, если в процессе его получения их насторожит хотя бы какая-нибудь мелочь. Вы понимаете, о чем я говорю, Роберт Янович?

— Если честно, не совсем.

— Они просто убьют вашу дочь и исчезнут. И здесь даже я не в силах буду помочь вам. Да что я! Вообще никто не сможет вам помочь!

Вакарис печально вздохнул.

— Но, судя по вашему тону, Валентин Петрович, у вас имеется план, как не допустить этого? — с надеждой в голосе спросил он.

— Возможно, — уклончиво ответил бывший вице-премьер. — Я ведь уже сказал, что в данный момент служу вам и только вам.

— Полагаю, все дело в сумме выкупа? Кстати, вы до сих пор не озвучили ее.

— Вы думаете, что в нашей жизни деньги решают все? — без намека на иронию, испытывающе глядя на собеседника, поинтересовался политик.

Вакарис встретился с ним взглядом и не отвел глаз. Достойно выдержав паузу, он ответил, демонстрируя собеседнику открытую ладонь своей правой руки:

— Для меня деньги — лишь инструмент, оружие, если хотите. Но оно обретает силу только тогда, когда ложится в уверенную руку, — сжал он свою ладонь в кулак, — которая знает, как правильно пользоваться им.

Валентин Петрович удивленно хмыкнул и с нескрываемым восхищением заметил:

— Да вы, батенька, философ! Но пасаран! — чуть насмешливо произнес он, тоже сжав руку в кулачок и характерно поднеся его к плечу.

— Они не пройдут… — на миг отведя глаза, тихо произнес Вакарис, после чего вновь взглянул на собеседника и задал тому четкий вопрос:

— Ну, так каково же ваше предложение, Валентин Петрович?

Теперь отводить глаза настала очередь бывшего вице-премьера. Но сделать это его заставили не смущение или отсутствие нужных слов. Просто он вспомнил, с каким трудом вчера ему удалось принять решение, которое сейчас он готовился озвучить. Накануне был ему сон…

Детство. Стрекотали кузнечики. Аромат вокруг стоял такой, что дух захватывало! И бежал он, босоногий, куда-то… по солнечной проселочной дороге, покрытой приятным ковром мягкой пыли. Шла дорога та, петляя, к месту, где земля сходилась с небом — необычайно синим, чистым. А кругом, куда не кинь взгляд, — луга: зеленые-презеленые, с живописными васильково-ромашковыми кляксами, над которыми весело порхали бабочки-шоколадницы. И на сердце радостно было от того, что грели его спрятанные за пазухой яблоки, украденные им из чьего-то садика. Краснобокие, спелые, сочные… Вот бы остановиться да надкусить хотя бы одно!..

Остановился, оглянулся с вороватой улыбкой да ужаснулся — позади по дороге будто гигантский коричневый смерч движется. «То, видать, пыль, поднятая босыми ступнями, — мелькнула первая догадка. — Вполне обычное дело!» Но только почудилось вдруг ему в этом коричневом вихре какое-то постороннее движение. Послышалось чье-то злобное рычание, захлебывающееся в жутком, сухом пыльном кашле. Неужели погоня? Учили же еще в детском садике его: воровать плохо! Ан нет, польстился-таки он на эти яблочки дурацкие… Спрятаться бы. Да только куда? Ни деревца, ни кустика нигде. Если только упасть в высокую траву луговую да затаиться там меж ромашек и василечков. Авось, и пронесется смерч мимо!

Попробовал он сделать шаг с дороги, но не отпускает его та от себя — как магнитом держит. Единственный шанс уйти от погони — это продолжить бежать вперед, к горизонту. И он бежал, чувствуя, как из-под выбившейся из-за пояса рубахи высыпаются яблоки, мягко падая в дорожную пыль, бежал, не чуя ног, но ощущая спиной горячее дыхание неведомых преследователей и не имея сил свернуть в сторону. А когда через какое-то время обернулся-таки, то к большому своему изумлению не увидел над дорогой никакого смерча; в воздухе — ни пылинки! Горизонт за его спиной оказался таким же чистым, как впереди. И только чуть повыше его линии, в чистом синем небе, вместо солнца, висел огромный немигающий человеческий ГЛАЗ…

Еще помнил из того сна бывший вице-премьер, что при виде глаза того неимоверный ужас охватил его. И бросился он бежать от глаза пуще прежнего, но только глядь, а глаз уже впереди маячит. Посмотрел влево, и там этот проклятый глазище торчит! Куда ни кинь взгляд, везде он: смотрит на него зловеще, не мигая — мол, не скрыться тебе от меня! — а вместо ресниц, обрамляющих веки, — острые акульи зубы…