Николай Студеникин - Невеста скрипача

Кассир во второй раз исказил его отчество, но поправить его Митрофан Капитонович так и не решился. За дверь конторы он выбрался красный и вспотевший — от смущения и удушливого вагонного тепла. Получилось, что он, сам того не желая, обманул мерзнущих в очереди ребят: сам-то денежки получил, а их заставил лишние минуты торчать на морозе. Поняв это, Митрофан Капитонович ужасно расстроился. Он хотел было встать на свое место в очереди, чтобы вторым обманом покрыть первый, но, подумав, только махнул рукой и, ссутулившись больше обычного, побрел вдоль длинного ряда вагонов — домой, домой.

— От жердь, черт долгий! — крикнули ему вслед. — Он права качает, а тут сопли к носу примерзли! Не июль!

— Ты что, Сеня, сдурел? — опросил Петрусенко, когда Митрофан Капитонович, красный, как из бани, покинул контору. — Он же псих, срок имел, а ты с ним конфликтуешь! — Кассир укоризненно качнул головой и протянул коменданту ведомость. — Распишись против своей фамилии!

Сеня расписался, тщательно пересчитал деньги, и Петрусенко, из осторожности понизив голос, поведал ему историю о том, как перед праздниками выдвигали кандидатов на Доску почета.

Главный инженер, молодой еще, неопытный в работе с людьми товарищ, среди немногих других назвал и фамилию крановщика Кортунова, нашлись и другие несознательные, которые поддержали эту кандидатуру, но Бочкарева, которую все называли «отдел кадров», возразила и поставила товарищей на надлежащее место: поскольку Кортунов имел судимость, да судим был за хищение социалистической собственности, было бы политически неверно… пример для молодежи… В общем, фотография Митрофана Капитоновича на Доске почета не появилась. А вот премию к празднику ему все-таки дали, и приличную, — главный инженер настоял.

— Так-то, Сеня! — Петрусенко закончил свой рассказ и, распахнув окошко кассы, стал продолжать выдачу.

— А мы уж думали, что вы померли там, — довольно вежливо сказал тот, кто стоял перед окошечком кассы первым, и, наклонясь, назвал свою фамилию.

— «Померли»!.. — передразнили его из середины очереди. — Он еще тебя переживет, боров гладкий! Ему не дует…

«А он ничего, оказывается, мужик, Петрусенко, — думал Митрофан Капитонович, медленно бредя домой. — Зря я про него… Он чужую копеечку не зажмет, знает, как она достается. А вот Сеня, змей, тот рабочую копеечку сосет, паразит! И никто его, скорпиона, не остановит…»

Нет, Сеня-комендант не брал взяток. Да ему их и не предлагали — не за что. Разве что поднесут иногда стаканчик, чтобы потом выпросить лишнее одеяло, но какая же это взятка? А лишнее одеяло можно было взять и так, стоило только поорать погромче, как студент Славка, например: с горластыми комендант Сеня был трусоват, трусоват и уступчив.

Однажды сварщик Шатохин объяснил, что лишние деньги Сеня получает законно — есть будто бы такой закон, по которому инвалидам, переведенным на легкую работу, положено платить старую среднесдельную зарплату плюс все довески к ней, ежели травму или болезнь человек получил на производстве. Митрофан Капитонович Шатохину тогда не поверил.

— Не может быть, — сказал он тогда. — Нету такого закона, чтоб пьяницам за ихнее пьянство деньги платить… На что Цапленков пьет, шофер наш, но на работу пьяный — ни-ни, не выходит! А Сене кто виноват?

Шатохин, тонко улыбнувшись, пожал плечами.

— Жизнь, Митроша, — ответил он. — Она по-разному поворачивается, наша жизнь! Вот Сеню обидела, наказала, а потом обратно приголубила, пожалела… Э, да ты завидуешь ему, что ль?

— Кому? Сене-то? — обиделся Митрофан Капитонович. — Тут налицо расхищение соцсобственности, а никто не пресекает, конца этому делу не кладет! Вот что обидно, друг Шатохин!

О священной и неприкосновенной социалистической собственности, волнуясь и от волнения сильно бледнея, говорил одетый в коричневую форму прокурор, когда судили Митрофана Капитоновича. Прокурор был худ и длинноволос, как писатель Максим Горький в молодые годы. А судили Митрофана Капитоновича за краску.

Больше всего на свете теща любила рассказывать о людях, которые «умеют жить». Митрофан Капитонович к их числу, конечно, не относился. Рассказывая, теща всегда поглядывала на зятя со значением и вздыхала, потому что слова ее не доходили до цели и не давали желанного результата. Однажды ей приспичило покрасить в палисаднике забор к Первомаю, а в магазинах в те годы краски не было и в помине.