Василий Голышкин - Большая починка

— Это был не лось.

— А кто же?

Ложь ради добра, чтобы не причинить зла другому…

— Не лось, — промямлил Женька.

— Кто же?

— Лошадь.

Смех разразился сразу, как ливень после удара грома. Толстый Дмитрий Васильевич, директор школы, захохотал, как саксофон. Валентина, по-девчоночьи, захихикала безудержно и бесконечно. Даже самый строгий человек на земле Лева Смехов оправдал наконец свою фамилию.

У Ляльки, зареванной Ляльки, и у той выступили слезы, на этот раз не от рева, а от смеха. Женька не удержался и, злясь на себя за то, что не может удержаться, тоже засмеялся. Он ведь не знал, чем был вызван припадок смеха. То есть знал, что его ответом, но не знал, что, кроме «лошади», которую он имел в виду, скрывается за этим ответом. Наконец Валентина переборола себя и сказала:

— Не лошадь, Женя… Не лошадь… Лось… — и показала снимок.

Женька удивленно посмотрел на Ляльку. Лялька покраснела и отвернулась. Вот она какая, не побоялась позора, призналась в утренней лжи. А может, его испугалась, его снимка? И призналась, чтобы опередить? Нет, она знала, что он не скажет. С той минуты знала, когда он мимоходом сунул ей в руки снимок. Знала и все-таки созналась. Женька снова посмотрел на Ляльку. На этот раз с уважением.

Валентина что-то говорила, но он не слышал. Его мысли были заняты Лялькой, ее поступком: а он мог бы так, как она? Наконец до его сознания дошло.

— Никакая ложь не достойна честного пионерского, — говорила Валентина. — Только правда. А правда всегда одна. Даже неприятная. Даже назло себе.

Лева Смехов встал.

— Начальник штаба зоны «Восток-2» Лариса Сергеева… — Лялька встала. — Штаб всех зон признает твою вину и отклоняет просьбу о взыскании.

Женька понял, почему Лялька зареванная: дорого далось ей признание. А Лева Смехов между тем продолжал:

— Пионер Евгений Орлов. Штаб всех зон назначает тебя начальником пионерского лесничества.

Женьке показалось, что он ослышался. Пионерское лесничество? И он — начальник? Чепуха, розыгрыш, сон. Нет, не сон и не розыгрыш. Его ответа ждут. Кто с улыбкой, кто с кислой миной. И по тому, что у кого на лице, Женька догадывается, какой перед тем был спор. Одни были за него (улыбка!), другие против (кислая мина!). Улыбок было больше. Значит, победили те, кто был за него.

— Штаб ждет ответа, — сказал Лева Смехов. — Ты как, согласен?

Женька разозлился. До чего у Левы все просто: согласен — не согласен… Ну, допустим, согласен. Или нет, не согласен. Не это сейчас его волнует, другое: почему его вообще выбрали? Чтобы исправить? Обидно. И если это так, он из чувства собственного достоинства не согласится, умрет, а подачки не примет. С папой-браконьером столкнуть? Еще обидней. Для них его папа ничто, а для него всегда папа, хоть и браконьер. Он от него никогда не откажется. Ни за что. Почему же его выбрали?

Старшая вожатая Валентина, кажется, догадалась, о чем он думает.

— Это я тебя выдвинула, — сказала она и, развернув, показала ему какую-то газету. «Зарецкий рабочий», он сразу узнал этот номер. Там, на последней странице, была фотография. Женька — в полный рост, колчан стрел на груди, индейский лук за плечами — стоит, опершись на посох. И подпись: «Лучший следопыт пионерского лагеря 2-й зарецкой школы».

— Штаб ждет ответа, — напомнил Лева Смехов.

— Я согласен, — сказал Женька.

Через несколько дней в «Зарецком рабочем» появилась заметка о пионерском шефстве над сохатым новоселом, подписанная начальником пионерского лесничества Орловым-младшим.

Орлов-старший сказал «Ну-ну» и поздравил сына с выдвижением в начальники.

…Глупые муравьи, они только потому и не поверили в чудо, что были лишены разума. Чудо произошло трижды. Первый раз, когда черные муравьи пошли войной на красных. Напрасно они затевали поход. Какая-то сверхъестественная сила сгребла черное воинство в одну кучу, кинула на ковер-самолет и унесла прочь с поля боя. Красные вхолостую пощелкали челюстями — единственным оружием, которым снабдила их природа, — и тут же забыли о происшедшем. Муравьям не дано помнить. Не запомнили они и второго чуда, когда та же сверхъестественная сила в страшную сушь — ромашки стояли, безжизненно уронив головки на грудь, ветерок, чуть живой, маясь от жажды, облизывал восковые губы листвы — спасла муравейник от гибели. Огонек, рыжий всадник, скакал, скакал по полянке, с былинки на былинку, с цветка на цветок, — и прыг к муравейнику. Что кому дорого, тот то и спасает. Муравьи — детолюбы. Расхватали личинки и ходу из муравейника. А ходу нет. Рыжий всадник саблею машет, все живое губит… Неужели и муравьям-детолюбам каюк? Как бы не так. С неба без туч хлынул дождь, и не муравьям каюк, а рыжему всаднику… С неба без туч… Разве это не чудо? Еще какое. Но глупые муравьи и на этот раз ничему не удивились. Для них никакое чудо не чудо. И хорошо, что так. А будь не так, пропал бы муравьиный народ. Строить муравейники? Не стоит труда, сами собой построятся. Защищаться от врагов? Лишние хлопоты. Случится чудо, и сгинет враг. Без труда, без борьбы вымер бы муравьиный народ, а с ним бы и лес: он на муравейнике стоит. Без муравья лесу смерть…