Филип Рот: Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла

С Дженни он познакомился, когда приехал к друзьям, обосновавшимся в деревне под названием Беарсвилль в верховьях Гудзона, на склоне лесистых гор. Дочь местного учителя, она сначала уехала в художественную школу колледжа Купер-Юнион, потом три года одна путешествовала с рюкзаком по Европе, а теперь, вернувшись туда, где начинала, жила в бревенчатом домике с кошкой, красками и чугунной печкой. Двадцати восьми лет, крепкая, одинокая, прямолинейная, румяная, с полным набором крупных белых зубов, пушистой морковной шевелюрой и впечатляющими бицепсами. Нет, не длинные пальцы соблазнительницы, как у его секретарши Дайаны, у нее были руки так руки. «Когда-нибудь, если захочешь, — сказала она Цукерману, — я расскажу тебе о своих работах — „Откуда у меня такие мускулы“». Перед возвращением на Манхэттен он без приглашения заглянул к ней в хижину, якобы посмотреть ее пейзажи. Небеса, деревья, холмы и дороги — все было таким же прямолинейным, как она сама. Ван Гог без вибрирующего солнца. За мольберт были заткнуты цитаты из писем Ван Гога брату, а у кушетки среди книг по искусству лежал потрепанный томик с теми же письмами на французском — его она таскала по Европе в своем рюкзаке. На стенах, обитых оргалитом, карандашные рисунки: коровы, лошади, свиньи, гнезда, фрукты, овощи — все исполненные тем же лобовым очарованием: «Вот она я, и я — настоящая».

Они прошлись по неухоженному садику за хижиной, попробовали кривоватых плодов. Дженни спросила:

— А почему ты все время втягиваешь руку в плечо?

Цукерман прежде и не осознавал этого: боль в тот момент заполонила примерно четверть его существования, а он все еще воспринимал ее как пятно на пальто, которое просто нужно отчистить. Однако, сколько он его ни отчищал, ничего не менялось.

— Видно, перетрудил, — ответил он.

— Вступал с критиками в рукопашную? — спросила она.

— Да нет, скорее с самим собой. Каково тебе жить здесь одной?

— Много рисую, много занимаюсь садом, много мастурбирую. Наверное, приятно иметь деньги и покупать что захочешь. Из всего, что ты делал, что было самым экстравагантным?

Самым экстравагантным, самым глупым, самым жестоким, самым возбуждающим — об этом он рассказал ей, а она ему. Часы вопросов и ответов, но дальше этого пока что не пошло. «Наше глубокое соитие без секса», — так она это называла, когда они по ночам бесконечно беседовали по телефону.

— Может, мне и не повезло, но я не хочу быть одной из твоих девушек. Мне проще молотком орудовать, новые полы настилать.

— Как ты научилась полы настилать?

— Это просто.

Как-то за полночь она позвонила сказать, что только что при лунном свете собирала в саду овощи.

— Местные говорят, через несколько часов заморозки ударят. Я собираюсь в Лемнос, смотреть, как ты зализываешь раны.

— В Лемнос? А что такое Лемнос? Я не помню. — Туда греки отправили Филоктета [6] Один из героев Троянской войны, который, согласно Гомеру, был оставлен своими товарищами на острове Лемнос умирающим от укуса змеи, но затем поправился и смог вернуться домой. с его больной ногой.

На Лемносе она провела три дня. Она растирала ему шею анестезирующим хлорэтилом, сидела голая верхом на его скрюченной спине и массировала ему спину между лопатками, готовила им ужин, кок-о-вэн и кассуле — оба блюда были с сильным привкусом бекона, — с овощами, которые она собрала до морозов, рассказывала ему о Франции и своих тамошних приключениях с мужчинами и женщинами. Перед сном, выйдя из ванной, он застал ее у письменного стола — она читала его ежедневник.

— Читать тайком? — сказал он. — От такого открытого человека я этого не ожидал.

Она только рассмеялась и сказала:

— Ты не мог бы писать, если бы не занимался чем похуже. Кто это «Д»? А кто «Г»? И сколько нас всего?

— Почему ты спрашиваешь? Хочешь с кем-нибудь из них познакомиться?

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, не хочу в это лезть.

К такому выводу я пришла, когда у себя на горе решила, что в такие игры играть не буду.

В последнее утро ее первого приезда ему захотелось что-нибудь ей подарить — не книгу, а что-то другое. Он всю жизнь одаривал женщин книгами (и сопутствующими им лекциями). Дженни он дал десять стодолларовых банкнот.

— Это еще зачем? — сказала она.

— Ты же говоришь, что тебе противно приезжать сюда деревня деревней. И тебя занимает экстравагантность. У Ван Гога был брат, у тебя есть я. Бери!

Она вернулась через три часа в алом кашемировом пальто, бордовых сапогах и с большим флаконом Bal a Versailles.