Филип Рот - Урок анатомии - роман; Пражская оргия - новелла

После того как она ушла, а Глория заехала и привезла ему ужин, и за несколько часов до того, как он продолжил записывать на магнитофон очередную отповедь Аппелю, он сказал себе: «Начни сегодня. Займись этим сегодня», и стал фиксировать все, что помнил из пространной тирады, которую выдала Яга, когда он лежал под ней на коврике. Ее таз поднимался и опускался как заведенный, как инструмент вроде метронома. Легкими, ритмичными, неустанными толчками — четкими, как биение пульса, мучительно дробными, и все это время она безостановочно говорила, говорила, трахаясь, с размеренной возбуждающей холодностью, словно он был мужчиной, и это был акт, который она пока еще не окончательно презирала. Он чувствовал себя заключенным, делающим подкоп ложкой.

— Ненавижу Америку, — говорила она. — Ненавижу Нью-Йорк. Ненавижу Бронкс. Ненавижу бульвар Брукнер. В любой польской деревне есть хотя бы пара зданий эпохи Возрождения. А здесь — только дома-уродцы, один за другим, и американцы, задающие прямые вопросы. По душам поговорить тут не с кем. Здесь нельзя быть бедным, и это я тоже ненавижу. — Тик-так. Тик-так. Тик-так. — Ты считаешь меня невротичкой и психопаткой. Сумасшедшая Яга. Считаешь, что я должна быть как американские девушки, типичные американские девушки — энергичной, позитивной, талантливой. Как все эти умные американские девушки, которые думают: «Я могу быть актрисой, я могу быть поэтом, я могу быть хорошей учительницей. Я настроена позитивно, я расту — пока я росла, я не росла, а теперь расту». Ты считаешь, я должна быть одной из этих хороших-прехороших скучных американских девушек с их наивной верой в то, что будешь хорошей, энергичной, талантливой — всего добьешься? «Как такой мужчина, как Натан Цукерман, может влюбиться в меня на две недели, а потом бросить? Я хорошая, энергичная, позитивная, талантливая, я расту — разве такое возможно?» Но ты не беспокойся, я не наивная. Во мне есть темные стороны. А на все темные стороны, которые были в них, им пролил свет психиатр. И теперь они считают, что выздоровели. Сделать жизнь осмысленной. Расти. Они на это покупаются. Некоторые, посообразительнее, это продают. «Отношения, которые были, меня научили многому. Это полезно для личностного роста». Если в них и есть темные стороны, то это стороны приятные. Когда ты с ними трахаешься, они улыбаются. Стараются, чтобы все было чудесно. Тик-так. — Чтобы все было красиво. — Тик-так. — Тепло и нежно. — Тик-так. — С любовью. А во мне нет этого американского оптимизма. Терпеть не могу терять людей. Терпеть не могу. И я не улыбаюсь. Я не расту. Я исчезаю! — Тик-так. Тик-так. — Натан, я тебе рассказывала, что меня изнасиловали? В тот день, когда я ушла отсюда в дождь?

— Нет, не рассказывала.

— Я шла под дождем к подземке. Я была пьяна. Думала, не дойду — ноги заплетались. И я стала ловить такси — доехать до станции. Остановился лимузин. Плохо все помню. В лимузине был шофер. У него тоже было польское имя — это я помню. Видимо, в лимузине я вырубилась. Я даже не знаю, вела ли я себя как-нибудь провокационно. Он все вез меня, и вез, и вез. Я думала, он везет меня до подземки, но тут он остановился и сказал, что я должна ему двадцать долларов. У меня двадцати долларов не было. И я сказала: «Я могу вам только чек выписать». А он ответил: «Откуда мне знать, действителен ли он?» И я сказала: «Можете позвонить моему мужу». Этого мне совсем не хотелось, но я была такая пьяная, что не соображала, что делаю. И я дала ему твой номер.

— А где вы были в этот момент?

— Где-то. По-моему, на Вест-Сайде. И он сказал: «Хорошо, давайте позвоним вашему мужу. Вон ресторан, зайдем туда и позвоним». Я зашла, но это был не ресторан. Это был какой-то подъезд. Он кинул меня на пол и изнасиловал. А потом отвез к станции.

— Это было ужасно или так, ничего особенного?

— А-а-а, тебе нужен «материал»? Ничего особенного. Я была так пьяна, что ничего не почувствовала. Он боялся, что я сообщу в полицию. Потому что я сказала, что сообщу. Я ему сказала: «Вы меня изнасиловали, и я этого так не оставлю. Не для того я уехала из Польши в Америку, чтобы меня изнасиловал поляк». Он сказал: «Да ты, может, не с одной сотней мужиков переспала, кто тебе поверит?» А я даже не собиралась идти в полицию. Он был прав — мне бы никто не поверил. Я просто хотела ему объяснить, что он поступил ужасно. Белый, с польским именем, симпатичный, молодой, почему он это сделал? Почему мужчинам нравится насиловать пьяных женщин? Какое в этом удовольствие? Он довез меня до станции, спросил, как я, могу ли ехать дальше. Даже проводил меня до платформы и купил жетон.