Филип Рот - Урок анатомии - роман; Пражская оргия - новелла

— Как и мы все, доктор Котлер. А что вы делаете в Нью-Йорке?

— Хороший практический вопрос. Живу. Уже восемь лет. В изгнании. Я — дитя своего времени. Я оставил прекрасную практику, любимых друзей, собрал свои книги и памятные вещи, упаковал оставшиеся подушки и в семьдесят лет обосновался здесь. На восьмом десятке земного существования начал жизнь заново. Сейчас вот иду в Метрополитен. Смотреть великого Рембрандта. Изучаю его шедевры по кусочкам. Есть чему поучиться. Очень много дает. Он был кудесник. Еще я изучаю Священное Писание. Вчитываюсь во все переводы. Просто удивительно, сколько там всего! Но стиль мне не нравится. Библейские евреи всегда попадали в драматические ситуации, но описывать драму не умели. Не то что греки. Грекам достаточно услышать, как кто-то чихнул, и пошло-поехало. Чихавший становится героем, тот, кто сообщил о чихе, гонцом, те, кто услышал чих, назначаются хором. Сколько сострадания, сколько ужаса, сколько опасностей и напряженности! Ничего такого от библейских евреев не получишь. Только переговоры с Богом с утра до ночи.

— Похоже, вы научились жить дальше.

Ах, если бы я мог то же самое сказать о себе! Ах, если бы вы могли научить меня этому, по-детски подумал он.

— Делаю то, что хочу, Натан. Всегда так делал. Никогда не отказывал себе в том, что существенно. И, думаю, я всегда знал, что существенно. И другим пользу приносил. Можно сказать, соблюдал баланс. Хочу послать вам подушку. Бесплатно. За те чудесные воспоминания, которые вы пробудили. Нечего вам мучиться от боли. Как я понимаю, вы на животе не спите?

— На спине и на боку, насколько мне известно.

— Тыщу раз слышал подобные истории. Пришлю вам подушку и наволочку.

И вот они прибыли. В коробке была еще и записка, напечатанная на именном врачебном бланке. «Помните: не надо класть подушку доктора Котлера поверх обычной подушки. Она сама делает все, что нужно. Если за две недели не почувствуете существенных улучшений, звоните мне по телефону RЕ4-4482. Если случай застарелый, может потребоваться массаж. В трудных случаях применяются гипнотические практики». И подпись: «Доктор Чарльз Л. Котлер, долорологист».

А что, если подушка возьмет да и сработает и боль совсем уйдет? Он с нетерпением ждал вечера, чтобы опробовать ее. Он с нетерпением ждал 4 января и начала занятий. Ждал 1981 года, когда он откроет свой кабинет. Самое позднее — в 1982-м. Подушку долорологиста он возьмет в Чикаго, а гарем оставит здесь. С Глорией Галантер он зашел слишком далеко — даже для инвалида. С «Тезаурусом» Роже под головой и Глорией, сидящей у него на лице, Цукерман понял: нечего и рассчитывать, что страдание облагораживает. Она была супругой, обласканной и незаменимой супругой доброго волшебника, который потихоньку отучил Цукермана от высоконадежных облигаций и за три года почти удвоил его капитал. Марвин Галантер был таким рьяным поклонником «Карновского», что поначалу даже отказывался брать с Цукермана деньги за услуги; при их первой встрече финансовый консультант сказал Натану, что, если налоговая служба оспорит его налоговые прикрытия, он оплатит все штрафы из собственного кармана. Марвин утверждал, что «Карновский» — это история его жизни, и для автора этой книги он готов на что угодно.

Да, ему нужно избавиться хотя бы от Глории — но вот против ее груди невозможно устоять. Иногда, лежа в одиночестве на коврике и пытаясь по советам ревматолога отвлечься от боли, он мог думать только о ее груди. Из четырех женщин гарема совсем беспомощным он становился только с Глорией, Глория же казалась самой счастливой, странным и упоительным образом казалась самой игриво независимой, хотя и была загнана в рамки его убогими потребностями. Она отвлекала его своей грудью и приносила ему еду: шоколадные кексы от Гринберга, штрудель миссис Хербст, пумперникели от Забара, белугу в судках из «Икротерии», курицу в лимонном соусе из китайского ресторана «Перла», горячую лазанью из «21». Посылала шофера аж на Аллен-стрит за фаршированными перцами от «Сеймура», а потом приезжала на машине, чтобы разогреть их к ужину. Она мчалась в своем лисьем тулупе на кухоньку, а возвращалась с дымящейся кастрюлькой в одних туфлях на каблуках. Глория была крепкая крупная брюнетка под сорок, с круглыми выпирающими грудями, напоминавшими мишени, и наэлектризованными кущами волос. В лице ее было что-то от испанской мулатки: широкий внушительный подбородок, округленный рот с полными губами, странно изогнутыми в уголках. Зад у нее был в синяках. Он был не единственным самцом под ее опекой, но его это не волновало.