Виктория Борисова - Ключи от рая

Алексей замолчал, и в воздухе повисла неловкая пауза. Лицо у него стало жесткое, каменное… Сразу стало понятно, что бывший студент философского факультета прошел очень непростую жизненную школу.

И закончил ее с отличием.

Глеб поспешил перевести разговор на другую тему:

— Ну, а в личной жизни как? Жена, дети?

Алексей покачал головой, и возле губ залегла горькая складка.

— Нет! И, как говорится, это вряд ли.

— А что ж так?

— Страшно, — признался он, — шизофрения ведь наследственная бывает! Как подумаю, что сыну или дочке такой подарочек достанется… Может, и пронесет, конечно, а если нет? Потому и семью заводить не стал. Думал — ни к чему это. Сестры мои выросли, одна в Италии замуж вышла, другая — в Штатах учится. А мама пожила в Москве — и соскучилась, домой уехала. Говорит, не могу я здесь, суеты много.

— Так, получается, у тебя нет никого? Только деньги? — спросила Феодора, укоризненно покачав головой. — Как-то неправильно это. Нехорошо человеку одному быть.

— Ну почему же! — возразил Алексей. — Женщина любимая есть, Катя…

Он улыбнулся, и его лицо просветлело, стало совсем юным. На мгновение он показался почти мальчишкой — влюбленным, счастливым, радостно и открыто глядящим на мир… таким, каким он никогда в жизни не был. Даже странно было: какая женщина смогла сотворить это чудо?

— Красавица, наверное, — вздохнула Зойка.

— Для меня — да, — ответил Алексей. — Вот.

Он вынул из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и пустил по кругу, чтобы все могли посмотреть. В маленьком кармашке за прозрачной пленкой с фотографии улыбалась молодая женщина. Одной рукой она обнимала за шею крупную светло-палевую псину с длинной волнистой шерстью, а другой весело махала кому-то за кадром. Наверное, ему, Алексею…

Когда бумажник снова вернулся к своему хозяину, он сам полюбовался еще раз, закрыл его и снова убрал в карман.

— Знаете, как говорят: будут бабки — будут бабы, — задумчиво сказал он. — Раньше я и сам так думал, что уж греха таить… А потом понял, что мне таких не надо. С души воротит от этих кукол. Все как под копирку сделанные… Грудь — силикон, губы — силикон, на лице — три кило штукатурки, а в глазах — счетчик, как в такси, и циферки мелькают. Зачем мне женщина, которая не меня, а только деньги мои любить будет? А Катя… Она совсем другая. Будто не от мира сего.

— А познакомились как? — спросила Зойка.

— На переговорах у меня переводила. Мы тогда с канадцами работали, нужен был хороший синхронист… Я как ее увидел в первый раз — ну прямо обалдел. Навел справки — не замужем, с дочкой живет. Начал ухаживать, а она ни в какую. Я ей и то и се, цветы, ресторан — отказывается! Гордая… А потом вдруг попросила машину с водителем на целый день. Стеснялась, но попросила. Ну, я дал, конечно. Мне даже любопытно стало — зачем? Оказалось, в детский дом ездила, представляете? Игрушки, одежки отвозила, лекарства там, питание и всякое такое… Мой Сережа полдня чертыхался — подвеску раздолбал. Дороги-то у нас сами знаете какие. Все, что дальше кольцевой, не дорога, а направление. Да и не только дороги… Недаром ведь говорят, что за МКАДом жизнь заканчивается! Ну, жизнь, конечно, нет, а деньги — точно.

Он сокрушенно покачал головой и продолжал:

— Теперь вот целый детский дом содержу. У меня там порядок! Воспитатели, нянечки — все по струнке ходят. Плачу хорошо, но если что не так — сразу на выход. У меня разговор короткий. Новый корпус построил, там теперь лицей для тех, кто постарше, учителей хороших пригласил… И знаете что? Меняются дети! Надежда у них появляется, понимаете?

Алексей помолчал, обвел взглядом всю компанию, словно ища поддержки и одобрения, и тихо спросил:

— Я иногда думаю: может, не зря меня тогда в живых оставили? Может, ради этого?

— Наверное… — отозвался Глеб, — точно этого никто не знает. Если хоть кто-то тебе благодарен, — значит, не зря живешь. Так что будь здоров, Лешунек! Выпьем за тебя. И пусть у тебя все получается.

Глеб выпил, поставил на стол свой бокал и обернулся к Марине. Она, раскрасневшаяся от вина и непривычно обильной вкусной еды, выглядела сейчас совсем юной… И очень хорошенькой. Даже черный монашеский плат не прятал, а лишь подчеркивал ее красоту.

— А ты, Марина… То есть нет, прости — сестра Феодора! Вот уж никак не ожидал от тебя такого. Уйти от мира, затвориться в монастыре — на такое решиться надо!

— Ой, трудно, наверное… — выдохнула Зойка.

— Нет, — улыбнулась она, — с Богом жить легко. Это без Него трудно!