Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

Напротив жил доктор по фамилии Мёллер, принимавший срочные вызовы от женщин, у которых среди ночи начинались роды. По улице, что заканчивалась тупиком во Внутренней Гавани, шуршали немногочисленные автомобили, и в тишине можно было услышать эхо от испуганного девичьего крика.

- Мне нужно вернуться к своей работе, - наконец сказал Эйнар, устав стоять в туфлях, оловянные пряжки которых впились ему в кожу.

- Это значит, что ты не хочешь примерить ее платье?

Когда она произнесла слово «платье», в животе у Эйнара стало жарко, а следом в груди сгустком начал разрастаться стыд.

- Да, я так не думаю, - ответил Эйнар.

- Даже на несколько минут? - спросила Герда, - мне нужно прорисовать кайму у ее колен.

Герда села рядом с ним в плетеное кресло, поглаживая голень Эйнара через шелк. Ее рука гипнотизировала, прикосновения приказывали ему закрыть глаза. Он был не в состоянии слышать что-либо, кроме жесткого скрипа ее ногтей по шелку.

Герда остановилась.

- Прости, - сказала она, - мне не следовало об этом просить.

И тут Эйнар увидел, что дверца гардероба из морёного ясеня открыта, а внутри висит платье Анны. Оно было белое, с бусинами вдоль каймы подола и манжет. Окно было приоткрыто, и платье слегка покачивалось на вешалке. Что-то было в этом платье: в тусклом мерцании его шелка, в кружевном нагруднике на лифе, в раскрытых застежках-крючках на манжетах - что-то, из-за чего Эйнару захотелось прикоснуться к нему.

- Тебе нравится? - спросила Герда.

Он собирался ответить «нет», но это было бы ложью. Ему нравилось это платье, и казалось, как плоть под его кожей меняет форму, созревает…

- Тогда всего лишь примерь его на несколько минут, – Герда принесла платье и приложила его к груди Эйнара.

- Герда, - начал он, – Что, если я…

- Просто сними рубашку.

И он послушался

- Что, если я….

- Всего лишь закрой глаза, – нежно попросила Герда.

И он послушал ее.

Даже с закрытыми глазами, стоя без рубашки напротив жены, он чувствовал себя неловко. Его не оставляло чувство, будто бы она поймала его на чем-то, чего он обещал не делать. Не за супружеской изменой, а скорее за вредной привычкой, от которой он дал слово избавиться. Вроде распивания в барах Кристиановой Впадины, или поедания фрикаделек в постели, или перетасовки купленной одним унылым днем колоды карт с девицами.

- И брюки, - попросила Герда. Она протянула ему руку и учтиво отвернула голову. Окно было открыто, и от свежего ветра с запахом рыбы его кожа покрылась мурашками.

Эйнар быстро натянул платье через голову, расправив подол. У него вспотели подмышки и поясница. Жар вызвал у него желание закрыть глаза и вернуться в те дни раннего детства, когда то, что находилось у него между ног, было столь маленькое и бесполезное, как белая редиска.

Герда сказала лишь одно слово:

- Хорошо.

Затем она занесла кисть над холстом. Ее голубые глаза сузились, словно она разглядывала что-то на кончике носа.

Странное чувство наполнило Эйнара, когда он стоял на лакированном сундуке. На него падал солнечный свет. В воздухе пахло сельдью. Платье сидело на нем свободно, если не считать рукавов. Эйнару было тепло, словно он окунулся в летнее море. Лиса преследовала мышь, и в голове звучал отдалённый голос - тонкий плач напуганной маленькой девочки.

Продолжая смотреть на быстрые движения Герды, пока ее рука металась по холсту, а затем отрывалась от него, Эйнару стало трудно держать глаза открытыми. Ее серебряные браслеты и кольца вращались, как косяк голавлей. Ему стало трудно думать об Анне, поющей в Королевском Театре, о ее подбородке, наклоняющемся к дирижёрской палочке. Эйнар сосредоточился только на шелке, облегающем его кожу, словно бинт. Да, вот что он чувствовал в тот первый раз: шелк был так прекрасен и воздушен, что воспринимался как марля, пропитанная снадобьем марля, нежно лежавшая на заживающей коже. Даже смущение из-за того, что он стоял в таком виде перед женой, утратило значение, ведь она с незнакомой непринуждённостью на лице была поглощена завершением своей картины. Эйнар начал погружаться в туманный мир грез, где платье Анны могло принадлежать кому угодно, даже ему.

И как раз когда его веки стали наливаться тяжестью, а мастерская погрузилась в сумрак, он вздохнул и опустил плечи, а Эдвард VI начал похрапывать в спальне, - как раз в этот момент медный голос Анны воскликнул:

- Поглядите-ка на Эйнара!

Он открыл глаза. Герда и Анна показывали на него пальцами. Их лица были оживлены, губы приоткрыты. Напротив залаял Эдвард VI, а Эйнар Вегенер не мог пошевелиться.