Бахыш Бабаев - Одиночество вдвоем

Поднявшись домой, он застал мать плачущей.

— Это я виновата в том, что его увезли. Я не смогла за ним ухаживать так, как надо. Будь я проклята.

— Мама, не казнись. Ты сделала все — и возможное, и невозможное. Двенадцать лет немало. Он по нескольку раз лечился во всех психиатрических больницах города. Его лечили и профессора, и рядовые врачи. Но — что поделать… Так у нас на роду написано.

— А ведь ему было намного лучше после больницы, помнишь?

— Это видимость. Ты же сама медик. Тебе известно — эта болезнь не вылечивается. Привыкни к этой мысли. Не изводи себя и меня. Ведь мы вдвоем с тобой. Папа старый, немощный. К тому же ты разведена с ним уже давно. Ниса с ним. Считай, трое из пятерых членов семьи — неполноценны. Маил и Ниса по болезни, а папа — по старости и удаленности от семьи. Остались мы с тобой. И наша задача — всячески поддерживать этих больных, пока сами живы. Другого выхода нет. Поэтому нам нужны силы, чтобы ухаживать за ними. Береги себя.

— Да, да, ты, конечно, прав. — Она постепенно успокаивалась.

— Ты ужинал?

— И даже выпил. — Он попробовал пошутить.

— Выпил? С чего это вдруг?

— Сегодня завершился этот обмен.

— Да? Ну поздравляю. Когда будете переезжать?

— Уточним позже. Тебе принести чаю?

— Давай, а то у меня ноги болят.

Полиартрит мучил ее много лет. Особенно в теплое время года. Летом в квартире ежедневно резко пахло всякими мазями, лекарствами.

Бабирханов принес два стакана чая. На кухне он заглянул в кастрюли. Обеда не было. Продукты — мясо и куры, которые он привозил сюда позавчера, так и лежали нетронутыми в холодильнике.

— Ого, уже почти двенадцать, — присвистнул он. — Ты хочешь есть?

— Я ела, — отмахнулась мама.

Он позвонил жене, сказал, что ждут скорую помощь, чтоб она не волновалась и ложилась спать.

— Подай мне тот синий шарф, в спальне, за дверью.

Он принес его. Мама обвязала колени и прилегла.

Бабирханов включил телевизор. Бакинская программа уже была завершена, но по московской передавали какой-то концерт. Прибавив громкости настолько, чтобы не было слышно возни на кухне, он незаметно покинул комнату.

— Куда ты? — оживилась мать.

— Молоток мне нужен дома. А твой на балконе.

Она не ответила.

На кухне он наскоро промыл курицу, разрезал ее и положил на сковороду. Пока готовился ужин, он перемыл посуду, убрал со стола, опорожнил переполненные окурками пепельницы.

— Ты еще здесь? — Мама спросонья удивленно уставилась на него. — Уже второй час, а ты еще здесь.

— Но ты же голодная, — заупрямился он.

— Иди сейчас же домой или ложись спать здесь. Поздно ведь.

— Когда поешь, тогда и уйду.

— О аллах, что за наказание, — сделала вид, будто сердится. — Ладно, я поем, но только вместе с тобой.

Бабирханов согласился.

Домой он приехал в третьем часу утра. Как хорошо, подумал он, что завтра во вторую. Хоть высплюсь.

Жена и дочь спали. Стараясь не шуметь, он переобулся и разделся на кухне. Затем лег.

Человек с самого рождения обречен на страдания. Как это ни странно, но он постепенно привыкает к ним. Промежуток времени, выделенный ему судьбой и именуемый жизнью, настолько короток и настолько насыщен второстепенными заботами, что для личной жизни в конечном счете ему остается всего одна треть. Это слишком мало для высокоразвитого существа. Вступил в этот бренный мир, прожил лет восемьдесят и — айда к прадедам. Познав прелести земной жизни, жаль покидать эту землю. Покидающего жалеют: несчастный, дескать, скончался. В действительности же ставший покойником обретает счастье — счастье приобщения к Вечности. Его перестают волновать житейские заботы — переживания, опасения, тревоги, страдания. Он успокаивается от них раз и навсегда. В этом смысле, надо полагать, ему повезло. В этом смысле он, умирая, действительно приобретает счастье.

Пусть воздастся должное умершим! А трижды тем, кто умер, не успев родиться. Им повезло намного больше, чем жившим.

Эсмира стояла у окна. Обед она уже приготовила, в квартире прибралась, скопившееся белье детей — сына и дочери, выстирала. Тяжело вздохнув, она равнодушно поплелась в комнату. Включила телевизор, затем выключила. В спальне, на коврике, бесшумно сидела ее трехлетняя дочь, рассматривая новые игрушки.

После трагической гибели мужа она долго еще жила в той квартире, которую они снимали. Но в один прекрасный день братья решили взять ее к себе. Она никогда и нигде не работала. Работал муж, прилично зарабатывал, необходимости в ее трудоустройстве не было. И теперь, живя в отчем доме с братьями, она ни в чем не испытывала нужду. Братья помогали как могли. К тому же она получала пенсию за утрату кормильца. Тем не менее чувство собственной ненужности почти не покидало ее. Она сожалела о том, что не имеет образования, о том, что не имеет специальности. А ведь в этом в немалой степени виноват был ее муж — мир праху его. Именно он в свое время не разрешил ей работать. А потом все так и пошло — кухня, стирка, уборка. Потом пошли дети.