Эйстейн Лённ - Обязательные ритуалы Марен Грипе

В устье фьорда, к западу, в направлении Трюфьорда расположились маленькие катера возле рыбных мест. Было немногим за полдень, несколько душно, заметил он, и пошел к своему ресторанчику, закрыл на замок временную дверь, убрал за стойкой бара и на полках, закрыл окна. Он был спокоен, но такое спокойствие в себе он не любил. Поэтому он объяснил всем, кто хотел его выслушать, что он не намерен разоряться из-за ненормальных соседей, ленивого ленсмана и молчаливого голландца.

Это произошло тогда, когда Марен Грипе сошла на берег. Когда она уже стояла на дороге, вдруг начало моросить, небольшой мелкий дождик с запада, но достаточно сильный, чтобы заставить ее искать укрытия под навесом у засолочных цехов. Она положила на скамейку узелок, встряхнула волосы руками и прислонилась к стене.

«Он там, — сказал один из канатчиков и указал пальцем. — Он там, внизу, у лодок». И когда она спросила, кто, он отвернулся и угрюмо пояснил: твой муж чинит яхту внизу, возле лодочной стоянки.

Она покраснела, подняла руки к лицу, к глазам, опустила глаза, посмотрела на туфли, потом на пальцы, но ни смущения, ни волнения не было в ее голосе, когда она спросила: «Где Лео Тюбрин Бекк?»

Ее слегка знобило. У канатчиков было тихо, она слышала каждый звук, доносившийся из мастерской; она видела чаек, сидящих на сваях, дождь над морем, небольшие волны, шаланды у причалов, раскачивающиеся на ветру, неприветливые серо-белые облака перед каменистыми островками и свинцовое угрюмое море. Она обиженно посмотрела на дождь, но островки неожиданно посветлели и порозовели и как бы мигали ей в разрывах туч, а синее море около маяков становилось иссиня-черным. «Он там», — сказала она и направила взгляд в сторону Тюбрина Бекка.

— Точно, так оно и есть, — сказал канатчик.

Марен Грипе увидела Якоба, когда он стоял и держал в руках инструменты; он повернулся к ней, сдвинул набекрень кепку, улыбнулся и слегка прикоснулся к ней локтем.

Но молоток из рук не выпустил.

Она заметила, как в глазах его мелькнула искорка радости, когда он увидел ее, еще заметила, что плечи его обгорели на солнце и его обычный пакет с едой лежал на скамейке под навесом. Он только что съел кусочек хлеба с коричневым сахаром и выпил кофе из кружки.

Из кружки еще поднимался пар, он заметил ее взгляд и спросил, не хочет ли она кофе.

— Спасибо, — сказала она.

— Я вижу, тебе лучше? Я ждал тебя завтра. Если бы знал, что сегодня, пришел бы на причал и встретил.

Она осторожно пила кофе из кружки.

— Я не была больна.

— Знаю. Конечно, не была.

Якоб стоял, окруженный, как обычно, своими инструментами, маленькими крючками и гвоздями, иголками и арматурой, всем, необходимым ему для работы. Работа значила для него больше, чем обычное исполнение обязанностей, она помогала ему выдержать жизненные невзгоды, и он работал, как обычно, возможно, немного старательнее, чем это было необходимо.

Иногда он говорил сам себе, что он должен кричать и кричать, тогда легче станет, но стоило ему взглянуть на море и увидеть больших чаек, как он начинал улыбаться. Он любил чаек. Они кричали, когда боялись, могли быть дерзкими и надоедливыми, а когда они внезапно замолкали, и он не мог понять, что случилось, воцарялась загадочная тишина, тогда он в испуге смотрел по сторонам, думая: где-то что-то не в порядке. Так повелось у него еще с мальчишеских времен, и случалось, он думал, надо покончить раз и навсегда с этими глупостями, но потом он находил какой-то повод и убеждал себя, что дело не в чайках, а в нем самом. Он защищал своих чаек. И когда он шел на веслах, обходил все рыбные места и затем направлялся к берегу, он бросал самым крикливым птицам мелких рыбешек и рыбьи потроха, и наблюдал, как они дрались. Он никогда не сердился на них, когда они начинали стонать, и когда он чинил лодки у лодочных стоянок, он с нетерпением ждал их хриплых криков.

Он словно что-то выжидал, потом вновь принялся за работу.

Он смотрел на Марен Грипе, ее руки, затылок, волосы и, как обычно, был счастлив, когда видел ее. Вот только впервые не знал, что должен сказать. Он посмотрел поверх ее плеч и догадался, о чем она хотела спросить.

— Что случилось? — спросила она.

Он не ответил, он начал рассказывать ей о морских чайках, об их внезапном крике и тишине, рассказал, как чайки хлопают крыльями, когда свет с севера начинает струиться над каменистыми островками, объяснил, что утром встал, как обычно, чайки носились белой стаей над проливом, он искупался, сварил кофе, позавтракал, посидел на лестнице, греясь на солнышке, а потом уже отправился к лодочной стоянке. Как обычно, по пути к рыбным местам наживил приманку на крючок, а потом его скрутило, да так, что до сих пор еще мутит, и море вдруг стало сине-черным, а он всегда боялся, когда гремит гром.