— Ты не заслуживаешь его, — говорила Агда Рейве. — Ты не можешь дать ему то, что ему надо. Он должен жить в моем доме с моей дочерью и есть мою пищу. Не понимаешь, что ли? — улыбалась она, если была в хорошем настроении и был сварен отличный рассол.
Марен не могла объяснить, почему она любила Агду Рейве. Любила и все. Та могла быть грубой, но она удивленно щурилась на Марен, когда узнала, что Марен по воскресеньям спит в другой спальне, а Якоб на это только улыбался, и она откладывала в сторону молоток, когда Якоб навещал Марен неподалеку от засолочных цехов, и Агда Рейве видела, как он клал руку на затылок Марен, и она пыталась делать вид, будто не только не подглядывала, но и никому об этом не болтала.
— Не поверю, что такое возможно, — призналась она Сюнниве. — Я никогда не видела, чтобы подобное продолжалось долго. Меня хватало всегда на месяц или на два. А потом проходило. К счастью, — говорила она и брала новый гвоздь изо рта и осторожно вколачивала в крышку. — А ты что думаешь? Думаешь, так будет вечно длиться?
— Надеюсь, — обычно отвечала Сюннива.
— Надеешься, — улыбалась Агда.
Сюннива Грипе чувствовала себя так, как должна чувствовать себя мать, мать своей дочери, пояснила она долговязому ленсману.
Ему так надоела вся эта история с Толлерюдом, что он готов был написать в донесении что угодно, если бы начальник полиции в городе не был таким занудным и дотошным. Он провел мучительную ночь на западе области вместе с двумя другими ленсманами, которых он покинул, когда они заснули тяжким сном.
Он улыбнулся, так как знал, что им будет еще хуже, когда проснутся. «Идиотство, — пояснил он Сюнниве Грипе, потому что устал от бесконечной возни с ресторанчиком Толлерюда, с дырками, прорубленными топором, и пьяными матросами, которые только того и ждут, чтобы затеять ссору и драку. — Ну скажи мне, почему я должен заниматься Марен Грипе? Она была в ресторанчике. Ну и что? Она была там, но никого не оскорбила. За что меня Бог наказывает, почему я должен копаться в таких делах? Пусть разбираются эти мошенники в больнице! У них есть лекарства, врачи и всякие готовые рецепты на все случаи жизни. Одним словом, знатоки! Особенно доктор Халлум… когда он нужен, его никогда нет на месте. А какое отношение к этому имею я?» — сказал он Сюнниве.
И снова подивилась Сюннива Грипе на этого, казалось бы, самого заурядного ленсмана с румянцем на щеках, немного уставшего после ночных беспорядков, такого туповатого и все-таки очень обаятельного человека. Он был высокий, светлый, тощий и походил на сельского плотника, а когда сидел за письменным столом и писал донесения, казался школьником, выполняющим домашнее задание. Он пристально изучал бумаги, которые надо направить в город начальнику полиции, и искоса поглядывал на Сюнниву, как бы прося о помощи. Он действительно в ней нуждался, и она поняла его и сказала скороговоркой название судна, причалившего к острову, и что он, этот пароход, послужил как бы сигналом ко всей катавасии, а Толлерюд надежно запрятал огнестрельное оружие в дубовом шкафу на втором этаже.
— Правда? — спросил ленсман.
Она пояснила нерешительному ленсману, что все, о чем говорилось в донесении, правда. Ничего другого.
— Помни еще о том, что ты и Толлерюд двоюродные братья. Забыл что ли?
— Н-да, — сказал он и прижал пальцы к вискам. И когда он это сделал, он выглядел так, будто только что вышел из бани. Он был хорошо одет, опрятный, как всегда, подумала она и снова подивилась, что любила мужчин, отличавшихся нерешительностью, особенно по утрам, когда у них плохое настроение. Она не боялась мужской необузданности, пока не замечала белую слизь в уголках глаз и засунутые в карман брюк руки. Поскольку она прожила всю свою жизнь у моря и видела, как швартуются и отчаливают корабли, она не особенно печалилась о неудачливом, нерасторопном, сонливом ленсмане. Он мог бы заметить ее улыбку, но ленсман смотрел только в бумаги. — Оружие, — уточнил он, — по крайней мере, два ружья и четыре пистолета. Когда в ресторанчике спокойно, они висят на стене за стойкой бара. Хорошо закреплены. Значит, Толлерюд вынужден был спрятать оружие в шкаф? Спасибо тебе за показания.
В донесении подчеркивалось, что обсуждаемое дело, как это нередко бывает, носит сомнительный и неясный характер, многие утверждения случайны и написаны с похмелья. Не всегда, подумала Сюннива Грипе, но частенько. Потому что она любила ленсмана, у которого большие ноги, а когда он клал руки на письменный стол, она замечала, что ее глаза увлажнялись, а зрачки расширялись. Много лет назад она прождала его всю ночь. Она до сих пор рада, что в ту ночь видела свое собственное лицо в зеркале. Она запомнила его. Запомнила свое лицо, ощущение холода в животе, запах постели и покалывание в руках. Он не пришел, и она никогда не спрашивала, почему.
Читать дальше