Филип Рот - Цукерман освобожденный

Когда они подъехали к его дому, шофер отказался от десяти долларов.

— Нет-нет, мистер Ц. — Он достал из бумажника визитную карточку и протянул ее через окошко. — Если когда-нибудь мы сможем вам помочь, сэр.

Он умчался, а Цукерман при свете фонаря прочел на карточке:

ТАРИФНЫЙ ПЛАН

В час

Вооруженный водитель и лимузин … 27,50

Невооруженный водитель и вооруженное сопровождение лимузина … 32,50

Вооруженный водитель и вооруженное сопровождение лимузина … 6,оо

Дополнительное вооруженное сопровождение … 14,50

Минимум пять часов

Принимаем основные кредитные карточки

(212)5558830

Он читал остаток ночи — ее книгу, а в девять утра позвонил в отель, и ему напомнили, что мисс О’Ши не принимает звонков до полудня. Он попросил передать, кто звонил, а сам не знал, чем занять себя и свое возбуждение до их встречи в два часа дня в парке — она сказала, что для счастья достаточно и этого. Он не мог больше смотреть ни на «Кризис в жизни актрисы», ни на два эссе о драме — они тоже вошли в этот томик. Он уже дважды все это прочел — второй раз в шесть утра, и кое-что занес в дневник, где писал о прочитанном. Он не мог перестать думать о ней, но это было лучше, чем забивать себе голову тем, что люди думают, говорят или пишут о нем — есть такая штука, как самопресьпцение. «Вы бы могли себе представить, — обратился он к пустым полкам, когда вошел в квартиру, — что после вина за ужином, шампанского в „Элейн“ и совокупления с Сезарой я смог бы отложить домашнее задание до утра и немного отдохнуть». Но, даже просто сидя за письменным столом с ручкой, блокнотом и книгой, он чувствовал себя не таким одуревшим, как если бы лежал в кровати с ее именем на устах — уподобясь остальным ее поклонникам. Ощущение, конечно, было не такое, как после ночи плодотворной работы; а волнения, что наступает, когда проработаешь ночь напролет, как в те недели, когда дописывал «Карновского», он не испытывал. Но и свежая мысль о том, какой будет следующая книга, не приходила в голову. Все свежие мысли были упакованы, как тома в восьмидесяти одной коробке. Но он хотя бы сумел сосредоточиться на чем-то, кроме того, что он по горло полон глупостями. Теперь он был по горло полон ею.

Он позвонил в «Пьерр», не дозвонился, а потом не знал, чем себя занять. Распаковать полтонны книг, вот что! С Бэнк-стрит покончено! С Лорой покончено! Надо высвободить все эти заключенные в коробки мозги! А потом высвободить и свои мозги!

Но тут он придумал кое-что еще лучше. Портной Андре! Книги подождут, надо купить костюм! Потому что когда мы полетим в Венецию, надо же в чем-то явиться в «Киприани»! (Сезара призналась, когда он уходил, что единственный отель в мире, где ей нравится просыпаться, — это «Киприани».)

Он нашел в бумажнике визитку портного Андре, визитку швеи, которая шила ему рубашки, визитку его поставщика вин и визитку его дилера, торгующего «ягуарами»; все их торжественно преподнесли Цукерману за ланчем в Дубовой комнате в тот день, когда Андре завершил с «Парамаунтом» сделку по продаже прав на экранизацию «Карновского», после чего доход Цукермана за 1969 год превысил миллион, то есть стал примерно на девятьсот восемьдесят пять тысяч больше, чем его годовой доход во все предыдущие годы. Убрав карточки Андре в бумажник, Цукерман вытащил карточку, которую приготовил с вечера для Андре, и протянул ему — это была каталожная карточка, на которой он напечатал строчку из писем Генри Джеймса. Все это вовсе не та жизнь, какой я чувствую ее, вижу, знаю и хочу знать. Но его агент не проникся и не позабавился. «Мир твой, Натан, не прячься от него за Генри Джеймсом. Хватит того, что он за этим прятался. Сходи к мистеру Уайту, скажи, кто тебя послал, и попроси его одеть тебя так, как он одевает губернатора Рокфеллера. Негоже тебе ходить как студентик из Гарварда, пора принять свою роль в истории».

И вот в то утро у мистера Уайта, ожидая, когда проснется Сезара, он заказал шесть костюмов. Если так колеблешься заказать один, так, может, лучше сразу шесть? И к чему колебаться? Он же при деньгах. Теперь не хватало только порыва.

«С какой стороны носите?» — спросил мистер Уайт. Он не сразу осознал, что имеется в виду, а потом понял, что не знает. Если брать за образец Карновского, то тот тридцать шесть лет предавался мыслям о судьбе своих гениталий, но куда они клонились, пока он весь день занимался делами неплотскими, он представления не имел.

— Ни с какой, — ответил он.