Бурхан Сёнмез - Стамбул Стамбул

– Ты поэтому так хотел сюда попасть? – спросил я. – Чтобы своими глазами увидеть, каков на самом деле современный Стамбул?

– Я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь осуществить свою мечту. И вот на последнем повороте жизненного пути сумел сделать нужный шаг и попал в Стамбул. Непременно ли расплатой за это должна была стать боль? Почему я не попытался сделать это раньше, почему предпочел оказаться здесь уже на пороге смерти? Эти вопросы меня не беспокоят. Когда меня схватили, я пообещал следователям выдать все свои тайны, если меня отвезут в Стамбул. Теперь они, словно заведенные, спрашивают меня каждый день об одном и том же. Я рассказываю им о Стамбуле – не понимают. Показываю – не видят. Им нужно, чтобы боль сломила меня, чтобы я отказался от своей привязанности. Они хотят, чтобы я потерял веру и в себя, и в Стамбул и стал бы похож на них самих. Ради этого они готовы на любое злодейство. Они режут на куски мое тело, только бы моя душа уподобилась их душам, – и не замечают, что моя вера в этот город лишь укрепляется.

– Какая разница, дядя Кюхейлан, укрепится наша вера или нет? – уныло спросил я. – Никто же не видит, какие мучения мы здесь испытываем. О нас никто не знает.

– А те, кто пытают нас? Они видят.

Я знал, что вина за боль, которую мы здесь испытываем, лежит в равной мере на городе и на времени. Город и время едины, и потому Бог утратил здесь свою власть. Смотреть за нами было некому. Те, кто говорит, что Бог сотворил добро, а зло пришло в мир от людей, ошибаются. Если бы Бог хотел, он сделал бы добро безграничным. Разве для него существуют препятствия? По-моему, это он породил зло, а творить добро предоставил людям. Знают ли об этом живущие наверху? Остался ли там хоть кто-нибудь, кто думает о нас, кому не все равно, что с нами здесь происходит?

– Самый лучший свидетель боли – это тот, кто ее причиняет, – повторил свою мысль дядя Кюхейлан.

– Вы вот говорите о времени да о часах, – заговорил Доктор. – Али Кремень такой же. Постоянно спрашивал, который теперь час.

Накануне Доктор долго разговаривал с брошенным в нашу камеру Али, осмотрел его рану, набросил ему на плечи свой пиджак, заметив, как он дрожит от холода. Али хотел узнать, который час, спрашивал, почему в камере нет часов. Все, кто попадает сюда, на первых порах мучаются от незнания времени. На улице его можно узнать по смене дня и ночи, по солнцу и темнеющему небу; на работе – по висящим на стене часам; в школе – по звонкам на урок и с урока; в автомобиле – по стрелке спидометра. Наверху каждый звук, каждый предмет говорят о времени. А здесь где оно? В серых стенах, в темном потолке, в железной двери? В доносящихся издалека, словно волчий вой, криках боли? В брызгах крови на стене? В последнем взгляде того, кто уходит из камеры, чтобы больше никогда не вернуться? Али Кремень очень переживал из-за того, что не может взглянуть на часы; когда за ним пришли, он, медленно выбираясь из камеры на своей раненой ноге, первым делом спросил у охранников, который час. «Никоторый, – ответили ему. – Время для тебя закончилось».

В тот день, когда Али задержали, он и его товарищи собрались на сходку в Белградском лесу [26] Белградский лес – большой лесопарк на северо-западной окраине Стамбула. . В такой холод, решили они, там будет безлюдно. Их было двадцать человек. Впервые столько сошлось вместе. Они раздобыли план тюрьмы, уходящей на три этажа под землю и известной под названием «Центр расследований», и теперь обсуждали налет на нее: как попасть внутрь, как справиться с охраной и добраться до камер. Распределили, кто какую задачу на себя возьмет. Курили одну сигарету за другой, говорили об арестованных товарищах и новом пополнении в своих рядах. Новости отовсюду приходили неутешительные, но они подшучивали друг над другом, смеялись. И если не в сегодняшний, то в завтрашний день они верили твердо.

Так они сидели плечом к плечу, кутаясь в пальто и кашне, когда оставленные в дозоре товарищи подали им световой сигнал. Один из собравшихся сходил к дозорным, быстро вернулся и сказал: «Нас окружают, готовьтесь к бою». Они разделились на группы по четыре человека и рассеялись по лесу в разные стороны, пока кольцо вокруг них еще не сомкнулось. Намерения стать легкой добычей у них не было. Пытаясь понять, в каком направлении сосредоточены основные силы противника, они внимательно оглядывались вокруг. Вскоре раздались первые выстрелы: одна из групп наткнулась на полицейских. Группа во главе с Али пыталась прорваться в другом месте. Если бы им удалось проскользнуть сквозь кольцо на запад, они могли бы легко спрятаться в жилых кварталах. В небе стрекотал вертолет, от поднятого им ветра дрожали ветви деревьев. Воробьи, скворцы и вороны торопились улететь прочь. Но лес был такой густой, что группа Али незамеченной пробиралась под пологом ветвей. Вскоре выстрелы зазвучали чаще, и стало понятно, что другие группы тоже вступили в схватку. При свете дня выбраться из леса было очень сложно. Али Кремень и его товарищи взбирались по склону холма, когда совсем рядом грянул выстрел. Они бросились на землю. Но в пределах видимости никого не было, и стало понятно, что стреляли не в них – это по другую сторону холма вел бой кто-то из их товарищей. Али и его группа решили идти на помощь. Они надеялись застать полицейских врасплох и расчистить путь себе и друзьям. Двигаться старались бесшумно, но вышло не так, как они рассчитывали. Из одного окружения они попали в другое. Под градом пуль, среди взрывов гранат группа потеряла направление. Где свои, где полиция, понять не удавалось. Падали ветви, летел во все стороны снег, и они уже не слышали друг друга – только отстреливались, пока вертолет не улетел. Перестрелка стихла. Али Кремень понял, что оторвался от товарищей и остался один. Огляделся вокруг: никого. Изучил следы на снегу, посмотрел за кустами. Его товарищи либо погибли, либо ушли в другую сторону.