Бурхан Сёнмез - Стамбул Стамбул

Дверь открылась. Внутрь штормовой волной хлынул свет. Мы закрыли ослепленные глаза руками.

– Вставайте, подонки!

Мы медленно встали. Следователи вывели из камеры сначала Демиртая, потом дядю Кюхейлана. Мне велели остаться. Остаться? Я одновременно радовался за себя и жалел уходящих друзей. Смотрел, как они идут: Демиртай – опустив плечи, дядя Кюхейлан – спокойно, уверенно. Их ждала боль, которой не испытаю я, и мне было страшно за них, но при мысли о том, что меня не будут пытать, что лицо мое не будет залито кровью, на душе становилось легче. Боль неизбежна, но на этот раз она пройдет мимо, заберет других. Я знал, что инстинкт заставляет нас думать в первую очередь о себе и своей выгоде. Мне рассказали об этом еще на первом курсе университета. Однако у человека есть не только инстинкты. Мы готовы были терпеть боль, готовы были выносить пытки ради тех, кого мы любим.

– Ты тоже вставай, урод!

Эти слова были обращены к парикмахеру Камо. Последние два дня тот никак не общался с нами, сидел, прислонившись к стене, и постоянно дремал, словно старая черепаха. Теперь он пошевелился, что-то бормоча про себя, поднял голову и посмотрел на следователей. Встать он даже не попытался. Взгляд его застыл, устремленный в одну точку.

– Кому говорю, сволочь, встать! – В голосе следователя послышалась злоба.

Парикмахер Камо казался частью стены. Спина вросла в кирпичи, ноги присохли к полу. Вспомнить, сколько он там просидел, было невозможно. Вздохнув со скучающим видом, Камо снова пошевелился, дотронулся до стены и поднялся на ноги. Очевидно, он наконец поверил, что его тоже заберут, но в его движениях не чувствовалось ни страха, ни облегчения – только абсолютное безразличие. Во сне он много раз видел, как его ведут на допрос, но каждый раз, открыв глаза, оказывался на прежнем месте. Почему, когда всех остальных подвергали пыткам, он все ждал и ждал своей очереди? Почему, когда всех остальных выводили через железную дверь, он спал в камере? Мучаясь этими вопросами, Камо впадал в ярость из-за того, что мастера пыточных дел не терзают его тело. Он надеялся, что физическая боль облегчит страдания его души. День за днем он ждал этого.

Камо сделал шаг к двери и прошел между следователями в коридор. Тащить его и подталкивать не было нужды. Его заветная мечта сбылась, и ему плевать было, что ждет его в конце коридора, за железной дверью. Следователи ушли не сразу.

– Тащите эту сволочь сюда, к Доктору, – сказал один из них.

К камере, схватив за волосы, подвели человека в перепачканной кровью одежде и втолкнули внутрь, прямо на меня. Мы упали, я ударился головой о стену и чуть не сломал руку. Дверь захлопнулась, в камере снова стало темно. Немного придя в себя, я встал и посмотрел на оставшегося лежать человека. Тот стонал.

– Как ты? – спросил я, помогая ему подняться.

Незнакомец с трудом сел, прислонился к стене.

– Рана болит, – проговорил он.

– Куда тебя ранили?

Его волосы, лицо и шея были залиты кровью, но держался он за икру левой ноги.

– Вот сюда. Рана огнестрельная.

– Огнестрельная?

– Да, два дня назад меня схватили после перестрелки. Пулю вытащили в больнице, а потом отвезли сюда. С самого утра пытали.

Когда я протянул руку, чтобы ощупать его ногу, он напрягся, нахмурил брови. Пациенты не любят, когда трогают их раны. Начав работать в больнице, я в первые годы находил такое поведение странным и пытался понять, чем оно объясняется, а потом заметил, что не только больные, но и вполне здоровые стамбульцы стараются избегать прикосновений. В прошлом, когда людей постоянно преследовали заразные болезни вроде чумы или холеры, они все-таки не испытывали такого отторжения от тел ближних. Со временем на смену заразным недугам пришли те, которыми каждый страдает в одиночестве: рак, диабет, инфаркт, а люди отгородились друг от друга и живут словно в скорлупе. Утверждая: «Я – человек», ты теперь тем самым заявляешь о своем желании отграничить себя от других, установить между вами дистанцию. Стоит ли удивляться, что в наше время, когда не только чужие люди, но и друзья избегают физического контакта, пациент в кабинете врача ощущает себя запертой в клетке кошкой? Подобное беспокойство нельзя объяснить одной лишь тревогой за свое здоровье. Мне даже казалось, что в наши дни Стамбул способна опустошить не эпидемия чумы, а лишь эпидемия прикосновений, когда люди, страшась одной мысли о том, что до них могут дотронуться, сбегут прочь из города.