Бурхан Сёнмез - Стамбул Стамбул

Я поднял голову и посмотрел вверх. Повернет ли парящая над нами птица времени, укажет ли нам путь во тьме? Сможем ли мы и в самом деле когда-нибудь выйти отсюда и, сидя на балконе с видом на Босфор, беседовать и любоваться Стамбулом?

– Дядя Кюхейлан, – снова заговорил я, – сейчас я уподобился человеку, которого твой отец встретил на берегу Золотого Рога. Мне кажется, что, вспоминая жену, я тоже начинаю думать, будто былое счастье принадлежит только прошлому.

Демиртай бросил на меня любопытный взгляд.

– Первый раз вижу тебя грустным, Доктор, – произнес он.

– Грустным? А я и не заметил. Предпочитаю здесь думать о хорошем, а грусть оставлять за столом с ракы.

– Вы же пригласите меня за этот стол, правда? По крайней мере, так я понял по вашим словам.

Я не ответил – ждал, что скажет дядя Кюхейлан.

Тот, еще некоторое время посмотрев на Демиртая изучающим взглядом, произнес то, что от него ждали:

– Ты умный мальчик. Добро пожаловать к столу! Выпьем вместе.

Но Демиртай, вместо того чтобы обрадоваться, скроил кислую мину и наклонился вперед:

– Дядя Кюхейлан, а нельзя ли не называть меня мальчиком? Раз мне можно пить ракы, я уже не мальчик.

– Да это я так, по привычке, Демиртай. Ты уже взрослый мужчина.

Демиртай с довольным видом выпрямился, снова прислонился к стене и спросил:

– А Зине Севда? Ее пригласим?

– Хорошая мысль. Надо ей сказать.

В щель под дверью подул морской ветер. Мы все посмотрели в ту сторону. Ветер, скользнув по бетонному полу, принес к нашим босым ногам запах соли и водорослей. По щиколоткам побежал холодок, но это быстро прошло. Порой ветер, как сейчас, приносил запах моря, порой – сосен или счищенной с апельсинов кожуры; мы старались удержать в себе это мимолетное ощущение и надышаться ветром, прежде чем он, оставив нашу камеру, устремится назад, к Босфору. И каждый раз нам было мало, хотелось еще. Может быть, если бы мы чуть сильнее верили своему воображению и безогляднее отдавались мечте, нам удалось бы даже расслышать грохот волн, вздыбленных южным штормовым ветром, и рокот двигателей рыбацких шхун.

– Доктор, – заговорил дядя Кюхейлан, словно пожилой рыбак, пытающийся перекричать шум бури, – напомни, как называется та книга, о который ты недавно говорил? Та, где много историй?

– «Декамерон»?

– Да, она. Название какое-то странное, в голове не удержалось.

– Да и сама книга странная. В одном городе началась эпидемия чумы, и несколько знакомых между собой мужчин и женщин решили уехать оттуда, переждать чуму на загородной вилле. Если способ избежать смерти – бегство, то способ убить время – беседа. Десять вечеров подряд, собираясь у камина, они рассказывали друг другу истории. «Декамерон» на древнем стамбульском языке означает «десять дней», отсюда и название книги. Говорили они о любви и о плотском влечении, обсуждали слухи и сплетни и много смеялись. Заглушали страх перед чумой с помощью легкомысленных историй, среди которых был и рассказ о сбежавшей в пустыню принцессе.

– О сказках, которые рассказывали тысячу и одну ночь, я слышал, а об историях, рассказанных за десять дней, – нет. Почему отец мне о них не говорил? Наверное, просто других историй было много, до этих очередь не дошла?

– Может быть, он тебе их и рассказывал, но не уточнял, откуда они взяты.

– Кто его знает… – задумчиво пробормотал дядя Кюхейлан, помолчал, словно пытаясь разом припомнить все сюжеты, хранящиеся в его памяти, и спросил: – Город, в котором разразилась эпидемия чумы, – это Стамбул?

– Видишь ли, дядя Кюхейлан, для нас любой город – Стамбул. Если маленький мальчик заблудился в темноте на узких улочках, это происходит в Стамбуле. Юноша, пускающийся в странствия, чтобы найти свою возлюбленную; охотник, мечтающий изловить черно-бурую лисицу; корабль, идущий сквозь бурю; принц, желающий держать в своей руке, словно алмаз, весь мир; последний бунтовщик, поклявшийся не сдаваться; девушка, сбежавшая из дома с мечтой о карьере певицы; воры, поэты и сказочные богачи – все рано или поздно оказываются в Стамбуле. Во всех историях рассказывается о нем.

– Ты говоришь как мой отец. Он утверждал, будто в Стамбуле – что под землей, что на поверхности – парит над головой, не шевеля крылами, похожая на темную тень птица времени. Отец знал тайну этого города, но не говорил о ней прямо, а намекал в своих историях. Стамбул не часть чего бы то ни было, а совокупность частей. Вот что он пытался нам объяснить. Может быть, он тоже узнал эту тайну в каком-нибудь похожем на здешнее месте, под землей.