Евгений Белянкин - Танец любви

После звонка Лука-мудрец, не задерживаясь, ушел на кафедру. Ребята собирались стайками и, толкаясь, шумно бегали по коридору, как в обычной школе.

Серега Карсавин вальяжно стоял у окна, хитро поглядывая на соседа, рыжего пацана с горящими глазами, вертевшего в руках импортную зажигалку.

— Чего жмешься, — подошел Горлов, — чистая как слезинка, Франция!

Рыжий суворовец из чужого взвода пришел специально за зажигалкой. Глаза его, как говорили здесь, пылали «синим светом», выдавая страстное желание иметь фартовую вещь. Цена, видимо, «кололась», и он, нерешительно топчась, еще как-то внутренне боролся с собой. Но Серега Карсавин, скосив на него красивые глаза, сбавлять цену не собирался.

— Не жмись! Тебе же сказали, чистая Франция! Не хочешь, сам Бог велел… В первой роте просили…

Конечно, рыжий, подхлестнутый торговым азартом, терять зажигалку не собирался.

— Слушай, трояка не хватает. До вечера, вот тебе слово суворовца, — тоскливо выпалил он.

Карсавин, лениво повернувшись от окна, посмотрел на Горлова.

— Ну, если слово суворовца, то давай, по рукам… На, держи. Толковая штукенция!

Рыжий пацан с блестящими глазами удовлетворенно и ловко щелкнул зажигалкой. Вспыхнуло ровное синее пламя…

— Что, устраивает?

Рыжий молча сунул зажигалку в карман, оживился:

— А жвачка есть?

Карсавин засмеялся. Как у волшебника, на его холеной ладони засверкали красочные пластинки.

— Дай одну, — неуверенно и жалобно попросил рыжий.

— Ловкач, — усмехнулся Карсавин. — Сначала долг верни.

Рыжий спорить не стал и поплелся вдоль коридора, время от времени щупая в кармане зажигалку: он был доволен.

А Карсавин, узрев Глеба Сухомлинова, уже забыл о сделке. При всегдашней независимой мине на лице его появилось некое виноватое выражение. Чувствовалось, что Серега стремился как-то помириться с Сухомлиновым, но помириться так, чтобы не задеть собственного достоинства. Самолюбивый Карсавин часто делал ошибки в поведении из-за своего чувства превосходства. Мать, женщина простая, несмотря на долгую жизнь генеральши, замечала недостатки сына и не раз говаривала Сереже, что отец был не таков: он умел быть простым и на службе ладить с людьми.

— Так он же не был сыном генерала, — шутливо отнекивался Сергей.

— Да, сыном генерала он не был, — замечала мать. — Но он сам был генералом.

Карсавин-младший никогда, конечно, отцом в роте не кичился, но тем не менее ребята хорошо чувствовали его элитное происхождение. Он понимал, что это вызывало к нему суховатое отношение и даже отчужденность. Конечно, на всех пирога не испечешь, как любил говаривать Серега, но душой он хотел бы, чтобы ребята, особенно во взводе, его уважали по его достоинству, а не потому, как с ним здоровался за руку начальник училища. И случай с Сухомлиновым, как он понял позже, не принес ему лавров, а даже что-то испортил во взводе. Он понял, что, собственно, с зажженной папироской он допустил ту глупость, которую уж шалостью никак не назовешь… Хотя где-то глубоко жило чувство удовлетворения, которое он все же получил тогда, даже и объяснить не мог, почему. И потому он хотел помириться, а не повиниться…

Серега Карсавин был уверен, что Глеб сам подойдет к нему, как только он его окликнет, и тогда уж он найдет нужные слова… И все решится само собой. Но странное и непонятное чувство не позволило ему окликнуть Сухомлинова, хотя тот прошел совсем рядом, равнодушный, спокойный, совершенно не замечая его.

Карсавин пережил неприятное болезненное чувство, что с ним бывало редко. Желая как-то освободиться от этого чувства, изжить его, он неожиданно позвал Пашку Скобелева и стал с ним говорить о том, что Лука-мудрец, хотя и умный и дельный мужик, но далек от жизни…

— Сейчас жизнь такова, что офицер крутится как белка в колесе. Так что далеко ему до духовности… — дробно засмеялся Карсавин. И вдруг спросил Пашку: — У тебя с матерью двухкомнатная?

— Нет, Карсавин, у меня с матерью — однокомнатная.

— У меня трехкомнатная и тоже с матерью, — вздохнул Серега… — Но мой отец генерал. Он заслужил и погиб не в пьяной драке…

Пашка непонимающе пожал плечами: его это мало интересовало, да и Серега Карсавин едва ли мог бы толком ответить, почему затронул квартирную тему. Но только сейчас Карсавин больно почувствовал, какую занозу всадил в его сердце этот диковато-бедовый вице-сержант Сухомлинов.

Полным ходом шла подготовка к параду. Суворовцы всегда были престижны на праздниках и потому с удовольствием разминали кости на репетициях.