Евгений Белянкин - Танец любви

Димка раскрыл глаза: зал пуст, над пустыми рядами — свет и напряженное, недовольное лицо капитана. Он сразу понял, что влип.

— Суворовец Разин, — твердо молвил капитан. — Ты хоть помнишь название фильма?

— Фильма… — съежился Разин. — Какого фильма?

— Иди и доложи командиру роты, что ты фокусник…

Димка Разин повернулся и пошел к выходу.

— Суворовец Разин, назад!

Димка вернулся.

— Суворовец Разин, идите и доложите командиру роты…

— Есть, товарищ капитан, доложить командиру роты.

Димка козырнул и отошел строго по-военному. Всегда так. Ну почему он такой невезучий?..

Старший вице-сержант сказал Сухомлинову:

— Накажи Разина неувольнением. Он спал в кино.

У Глеба сузились глаза.

— И всего-то! Слушай, товарищ старший вице-сержант, но тебе это не кажется анахронизмом?

— Нет. Его застал дежурный по училищу после сеанса.

— А если бы застал начальник училища? Пять нарядов?

Муравьев бегло взглянул на Глеба, словно не понимая, отчего тот лезет в бутылку.

— Несоизмеримое наказание, — сухо сказал Глеб. — Там, где просто требуется пожурить, мы почему-то стремимся наказать. Получается, что вся наша суворовская жизнь пропитана наказанием. Кто это придумал — Серый, Шпала или еще кто-то свыше?

— Ты что, не доволен? Обратись в ООН, — и засмеялся.

— Между прочим, человек должен иметь права. Даже, если он суворовец Разин, — горячо, пересыхающими губами, сказал Глеб. — Обидно, Антон. Парень ты отличный и ребятам нравишься. Но «замок».

Муравьев покраснел, но не обиделся, вяло махнул рукой.

— Да брось, Глеб! Не хочешь — не наказывай. Твое дело. Ты — командир.

Лука-мудрец не сопротивлялся. На уроках истории часто возникали споры, далекие от школьной программы. Лукин, конечно, старался брать вожжи в свои руки, но это ему не всегда удавалось. Правда, историк не был из тех учителей, которые боялись незапланированных и случайных споров. Он и сам любил поговорить… Но любил и послушать суворовцев. Может быть, потому ему доверяли, считая его человеком душевно открытым…

На этот раз все началось с «Камчатки». Макар Лоза, с трудом поворачиваясь на тесной скамейке, выбрал удобный момент и вклинился в урок с неожиданным вопросом, озадачившим даже Луку-мудреца.

— Товарищ майор, как вы думаете, занимаются ли фарцовкой офицеры других стран?

Майор Лукин строго вскинул очки, загадочно улыбнулся. Помолчав, как бы собираясь с мыслями, стал быстро и страстно говорить о том, что офицер — это духовность, а как ему известно, духовность и фарцовка несовместимы…

Кто-то подобострастно и весело выкрикнул:

— Фарцовочная душонка…

Все невольно вспомнили Серого, хотя впрямую это к нему и не относилось…

— Согласен, — серьезно сказал Лука-мудрец. — Фарцевание приведет к деформации души…

В спор влез голубоглазый Денис Парамонов.

— А почему, товарищ майор, не совместимы? Это же бизнес! У нас в Севастополе, когда приходят иностранные военные корабли, начинается такой бизнес!

Как ни пытался Лукин, но убедить ребят толком не мог. Суворовцы его не понимали. Напрасно он доказывал, что между фарцеванием, мелкой спекуляцией и бизнесом есть все же разница. Хотя бы в том, что бизнес — это какое-то дело, официально разрешенное, на основе которого создается доход, капитал, с которого платятся налоги. Но насколько ему известно, офицерам во многих армиях даже этим заниматься не разрешается.

— Странно, а чего здесь спорить-то?! — Серега Карсавин, словно ему не хватило простора, вышел из-за стола. Серега, немного возбужденный, особо выделяясь стройностью, действовал на класс раздражающе: все притихли, ожидая чего-то необычного…

— Например, зачем американскому офицеру заниматься мелким фарцеванием? Незачем. Потому как это, Парамон, не бизнес и это, между прочим, унизительно. Тем более, как сказал товарищ майор, — в голосе Карсавина появилась язвительность, — это плохо действует на духовность… Конечно, если офицер обладает этой самой духовностью. А не занимается американский офицер фарцеванием вовсе не потому, что боится остаться без духовности. У него нет в этом надобности, надлежаще обеспечен… К тому же, в отличие от наших номенклатурных детей, он с детства не приучен к жлобству.

Карсавин победно сел. Майор Лукин, демонстративно почесав затылок, медленно сказал:

— Мы, кажется, далеко ушли от темы… Тем более, этот аспект не исторический, а сугубо нравственный… На следующем уроке я дам высказаться каждому, кто захочет… А сейчас, — он, посмотрев на часы, строго обвел взглядом класс, — а сейчас все же займемся историей.