Евгений Белянкин - Танец любви

Проклиная себя на чем свет стоит, Карсавин подумал о том, как же легко Оля могла рассказать все матери! «Она же… да и ты, Серега, глуп как пробка!»

С утра потянуло прохладой. Все облегченно вздохнули. Больше всего на ноябрьские праздники боялись дождя. А здесь, хоть и холодно, да не мокро. Когда льет дождик, черная вязкая шинель, впитывая влагу, становится тяжелой и неприятной.

— Равняйся! — прозвучала по площади команда. — Смирно!..

Ритуал парадов был обычный, из года в год один и тот же; площадь застыла в недвижимости. И только оркестр гремел всеми своими трубами. Глеб Сухомлинов стоял с краю в первой шеренге. Недалеко косил на него жалостливые глаза Димка Разин. У Димки замерз большой палец правой ноги (носок плохо высушил), парень мучился и, работая желваками, пытался как-то шевелить пальцами, но нога не слушалась, деревенела.

— Товарищи суворовцы… Поздравляю…

Строй легко вздохнул… Гаркнуло сотенное длинное «ура», и Димка, и Глеб, и Серега Карсавин, и все другие суворовцы тотчас забыли о своих мелких бедах.

В конце концов надоедливое изматывающее стояние кончилось, и зычный голос командующего парадом повернул колонны направо. Димка подумал «слава Богу» и, плюнув на свой палец, решительно выбросил ногу вперед. Началось парадное прохождение. Гремел бой суворовских барабанов, и публика, увидев строгий красивый строй суворовцев, невольно подалась к площади, разразившись аплодисментами.

Шли суворовцы. Гордо вскинув головы, шли симпатичные ребята. Синеглазые, кареглазые и зеленоглазые пацаны…

После парада всех привезли в училище. Размялись — и сразу на обед. Карсавину и Мишке Горлову не терпелось — в условном месте их ждали девчата, а командир роты, словно нарочно, не торопился с увольнительными.

— Что за вшивая манера, — возмущаясь, громко сказал Карсавин, — любит мотать нервы на катушку…

Майор Шестопал, выходя из канцелярии, услышал это и густо покраснел.

— Праздник революционный, — хмурясь, зло сказал он, — и если я тебя, Карсавин, засеку с выпивкой, — так и знай, не посмотрю на твое генеральское происхождение… Из училища вышибу!

— А вы сначала засеките, товарищ майор, — обиженно и грубовато отпарировал Карсавин, задетый ротным за живое.

Майор, видимо, понял, что переборщил, потому смягчился и, сделав вид, что выпад суворовца не заметил, собрал всех в ленкомнате. В конце концов, прочитав каждому мораль о том, как себя вести, ротный раздал увольнительные.

Ребята ринулись на построение. Дежурный по роте, проверив форму одежды, доложил майору, и тот добродушно сказал:

— Добро. Разрешаю.

По лестнице вниз, дробно стуча ботинками, покатилась волна суворовцев третьей роты с лихо закинутыми за плечо спортивными сумками.

Девчонки, Анфиса Рублева и Регина Стаханова, ждали на набережной у гостиницы. Прохлада злила, и они, модно и легко одетые, проклинали суворовцев, которые почему-то задерживались. Говорить было не о чем, и девчонки молчали, ехидно поглядывая друг на друга. Неожиданно появились ребята. Впереди, со спортивной сумкой за спиной, лихо вышагивал Карсавин, за ним плелись, словно на привязи, вихлястый Вербицкий с гитарой и сутулый, нервический Димка Разин.

— Хэлло, — развязно бросил Сергей. — Вы уже здесь, девочки?

— А вы, сапоги несчастные, кто вам дал право морозить девушек!..

— Прав не дают, их берут, — спокойно, учтиво возразил Вербицкий и галантно, даже как-то размашисто, поцеловал Анфису, а затем и Регину.

Девочки особо не дулись и, легко простив мальчиков за опоздание, стали горячо обсуждать, куда им теперь двинуться…

«Двинулись» по набережной к парку. Там, у аляповатых фигур и скульптур — маленький цветочный базарчик, и веселая компания, долго выбирая, купила цветы.

— Это для мадам Софьи, — важно заметила Анфиса, и все, довольные и возбужденные, шумно толкаясь, поднялись в гору, к большой замысловатой веранде. Играла музыка. В кафе-мороженом было пустовато, и ребята оккупировали столик у окна с видом на реку.

— А ты, Карсавин, гусь, — садясь рядом, сказала Анфиса, — ведь я тебя просила…

Карсавин залился детским румянцем, но не обиделся, поскольку вся болтовня шла в игривом тоне.

— Матушка, так о чем же ты меня просила?.. Винюсь, если что-то забыл…

— Все равно ты гусь. — И Анфиса смачно поцеловала Карсавина в алую щеку — чувствовалось, что ей этот приятный паренек нравился и вела она свою, только ей понятную игру.