Николай Сказбуш - Поселок на трассе

Они поднялись на Горбатый мост.

За оврагом, в березовой роще, собрались люди.

Когда уже должны были увозить Пантюшкина, кто-то стал пробиваться в толпе:

— Пустите… Да пропустите же к человеку.

Хома Крутояр пытался протиснуться к Пантюшкину.

— Пропустите, вы! Хоть глаза человеку закройте!

Сосед с Моторивки одернул Хому:

— А ты той… Чего прибег, толкаешься, чего проталкиваешься? Теперь это уже происшествие. Подходить не полагается.

Понурый плелся Хома за спускающимися вниз, с холма на трассу. Постепенно отставал.

Анатолий догнал его:

— Вот как подошло, Пантелеймонович! — вырвалось у Анатолия. — Верно сказали, есть нечто дороже всяких миллионов…

— Это вы к чему? — испуганно оглянулся Хома.

— Да так, вспомнились ваши слова. Верно, говорю, сказано.

— А что вспоминать, что уж теперь…

— Почему же, Хома Пантелеймонович, вспоминать надобно. Помнить и думать надо, разве не о чем задуматься?

Анатолий хотел сказать Хоме о Любочке, о его семье, о семье Ольги, которая сейчас только складывается, глянул на Хому Пантелеймоновича и умолк — зачем терзать человека, он и сам в эту минуту тем же мучается. Хома шел, не поднимая головы, не пытался уйти, противостоять Анатолию, ни о чем не допытывался, безразлично было, кто идет рядом, кто обращается к нему. Вдруг он остановился, задержал Анатолия, уперся застывшими глазами в лицо, выхватил из кармана пиджака конверт, молча ткнул в руки Анатолия и кинулся догонять уносивших Пантюшкина.

Ночью Анатолию привиделась учительница Никиты Вера Павловна; ему всегда снились вещие сны накануне комиссий, сессий, экзаменов. Он стоял перед Верой Павловной провинившийся и жалкий, с дневником, до отказа забитым двойками. А Вера Павловна являлась ему то в заводской спецовке Семена Терентьевича, потрясая фрезами и шестеренками, то в партизанском полушубке.

— Я сделала, что могла, — обращалась она к Анатолию. — Подняла разрушенную врагом школу в Глухом Яру. Научила вас находить истинное решение таинства дважды два. Теперь придет новая школа, огромная, с лабораториями, кабинетами, электроникой — великая школьная индустрия, о которой мы и мечтать не смели. Но пусть она навсегда сохранит душу и живое тепло родимого гнезда, извечное добро народной школы.

Она умолкла, притихла, теряясь среди множества других видений, заполнивших бескрайнюю, неспокойную дорогу.

Лифт остановили на профилактику, Анатолию и Никите довелось спускаться по ступеням; прощаясь с Моторивкой, Анатолий увидел ее всю в меняющихся планах — кемпинг и вишняки, курганы, изгибы трассы, дорожников, латающих асфальт, и черного лоснящегося кота на первой площадке, застывшего в ожидании, когда двинется кабина.

— Чернуша! — окликнул его Никита.

Кот и ухом не повел, не шевельнулся, уставясь на дверцу лифта.

— Негодяй! — возмутился Никита. — Тысячелетия сидишь на наших харчах, жрешь, пьешь, в тепле, в холи и хоть бы хны, чужак чужаком, черная душа.

Кот шевельнул усами, повел наконец ухом, покосил желтыми глазами:

— Мя-а! — молвил он, потягиваясь. Извините, мол, был занят своими весенними мыслями. Мягко ступая, он приблизился к Никите, выгнув спину, принялся тереться о его ноги.

— Вот видишь, — сочувственно отметил Анатолий, — ему свойственна привязанность и высокие нравственные чувства.

— Глубоко ошибаешься, Толя, он просто наглейшим образом отмечает свои владения, уверен, что я безраздельно принадлежу ему. Ходячий символ вожделений, безразличия и обжорства.

— Возможно, ты прав. Но согласись, в моих представлениях больше надежды и радости!

— Будь, Толя!.. А мне в школу, вестимо…

— Пока, Никита, спасибо за хлеб-соль, я еще вернусь в Моторивку.

Алька Пустовойт сдержал слово, склеился, по его выражению, молодежный разговор с Анатолием, и это, наряду с прочим, послужило поводом для пересмотра дела о чрезвычайном происшествии на местной базе. Демьяшу задержали в поселке сотрудники райотделения; встречи его с мастером по звонкам и водителем тяжеловоза помогли установить непричастность Демьяшки к трагической кончине Пантюшкина. Хома Крутояр долго еще не мог оправиться от потрясения; заявление его, переданное Анатолием по назначению, сыграло свою роль в дальнейшем следствии.

Первая смена Салона красоты заканчивала работу; бригада дорожников, занимавшая все кресла, выкатила на трассу сворачивать участок, угонять с асфальта катки и печи — зал опустел; девушки метнулись посудачить в ожидании пересменки, Ниночка устало бросила в зал: