Николай Сказбуш - Поселок на трассе

— Толечка, дорогой мой… — Эльза Захаровна и не заметила, как появилось это тревожное, нерешительное «ты». — Слышала, ты приезжий? И родители не из наших краев? Да, теперь люди редко привязаны к месту, переходят, переезжают. Я бы сама… Значит, не из наших краев? А мы все из глухого угла. Вот такая моя детская жизнь…

За окном, в беседке, Пахом Пахомыч заново расставлял шахматные фигуры.

— Чистая игра! Согласны со мной? Чистая. Сравнить, например, с картами… Карты… Тоже очень интересная игра, но сколько всякого-этакого вокруг них, разговоры-пересуды, и в книгах, и в представлениях на сценах: крапление, передергивание, разные тому подобные фокусы, промотанные состояния, растраты, деньги казенные со смертоубийствами. Согласны со мной? Рокируюсь с вашего позволения на длинную сторону… Да-а-а, чистая, сказочная игра шахматы. Ваш ход.

Эльза Захаровна поднесла к губам чашку, потом отставила, точно обожглась, откинулась на спинку стула.

— Вот и поговорили.

Она вдруг наклонилась к Анатолию, посмотрела прямо в глаза:

— Как ты похож на него, страшно делается!

Она снова откинулась на спинку стула, привычное движение — усталость, отчаяние.

— Господи, Толя, как жить? — она уже не видела его, обращалась к себе.

Это был всего лишь миг, вернувшееся детство, сейчас вот она встанет из-за стола, навалится всегдашнее, пустится трезвонить по телефону: требуются обновки, весеннее барахло; все пойдет по-старому.

По ступенькам зацокали проворные каблучки.

— Чаевничаете? А я?

Ларочка устроилась за столом поближе к сладкому, разглядывала Анатолия, как привыкла разглядывать новое, необычное.

— Что вы смотрите на меня? — неловко почувствовал себя Анатолий.

— А так. Уясняю. Видела вас или не видела. Кто вы? Родственник из Балаклеи? Или просто для преферанса?

— Лара!

— А что, мамочка? Он же спросил, должна же я ответить?

— Ларис-са! — рассердилась Эльза Захаровна.

— Да, мамочка, молчу, мамочка. Знаете, — обратилась Лара к Анатолию, — когда мама произносит «Ларисса» — это предел негодования. У меня ноги подкашиваются от ужаса. Давайте познакомимся. Я — Лара. А вы?

— Меня зовут Анатолий. Я не из Балаклеи. Я из Богодухова.

— Чудесно. Мечтаю побывать в Богодухове. Прошлой осенью мы были в Париже, Марселе… В Богодухове никогда еще не были. Вы студент? Заочник? Угадала?

— Да. Примерно.

Ларочка принялась хлебать пустой чай, поверх чашки поглядывая на Анатолия.

— Посижу с вами минуточку, попью вприкусочку. И снова на голубятню крутить шпаргалки. Грызть билеты. Аж голова гудит: билеты, билеты. Не обидно, если б физика, математика. А то ж по художественной. Представляете? По билетам — горе от ума, горе уму. Как в «трясучке», честное слово. Ваш билет? Все обилечены? Пассажиры, не допускайте безбилетного проезда!

— Ну что ты с ней станешь делать! — прервала дочкину трескотню Эльза Захаровна. — Доктора уверяют — перерастет.

— Перерасту, мамочка, перерасту! — вскочила Ларочка.

Прежде чем подняться к себе, Лара заглянула в беседку; прикасаясь указательным пальцем к шахматным фигурам, подсказывала наилучший ход, пока Пахом Пахомыч не хлопнул ее по руке:

— Отойди, Александрия… Гаприндашвили… Нонна…

Лара обиженно спрятала за спину руку, подошла к Никите, принялась о чем-то шептать, поглядывая в окно столовой. Никита отвечал ей тоже шепотом и тоже поглядывая на окно — занавеска, подхваченная сквозняком, открыла Анатолия.

— Извините меня, Анатолий! — влетела в столовую Ларочка. — Никита Георгиевич наговорил мне о вас столько хорошего! А я ж тут натрепалась, простите, пожалуйста. Никита Георгиевич от вас прямо в восторге. Никита Георгиевич говорит, что вы настоящий поэт, хотя еще и не печатаетесь!

— Не печатаюсь, это точно.

— Ой, здорово! У меня целый альбом начинающих поэтов. Записываю, собираю, где только можно. Осенняя лирика, первая любовь, неразделенность. Неизвестные стихи — это все равно что дикорастущие растения, всегда что-нибудь неожиданное.

— Никита Георгиевич — мой добрый друг, Ларочка, но язык у него недобрый. Понимаешь, есть такие люди, злые на язык.

— Неправда, Никита Георгиевич очень справедливый, он очень хорошо о вас говорил. А вы сидите тут за самоваром. Сейчас же принесу альбом, напишите мне что-нибудь заветное.

Анатолий слова произнести не успел — Ларочка уже стояла перед ним с альбомом для стихов.

— Вот, пожалуйста, — требовала Ларочка, протягивая альбом.