Николай Сказбуш - Поселок на трассе

— Из темноты это чередование освещенных объемов выглядит здорово! — остановился Никита.

— Ты топал по асфальту, как бегемот, — оборвал его Анатолий. — Пройдем еще раз по левадке. Заглянем на квартиру, может быть, Оленька уже вернулась.

— А все ж таки здорово из темноты… Декорация романтического спектакля!

— Повернем на пустырь…

— Смотри! — остановил друга Никита. — Оленька!

На открытой веранде ресторана, возвышавшейся над панелью проспекта, за ближним столиком сидела Оленька и ела мороженое. Отставленные стулья по бокам столика пустовали. Две вазочки по другую сторону стола были, очевидно, опустошены. Анатолий щурился, глаза не сразу привыкли к свету — Оленька сидела на веранде под лампионами, в уюте и покое, — предчувствия недоброго рассеялись, девочка нашлась…

Но Анатолию стало тревожно, тревожней, чем на пустыре.

— Пойдем посмотрим, что там на веранде.

Они пропустили машины, спешившие проскочить под мигнувшим желтым огнем, перебежали проспект в неположенном месте; поднимаясь по лестнице, приглядывались к тому, что творилось на веранде. Это был час, когда дневные посетители давно схлынули, а ночные завсегдатаи еще не появились. Оленька сидела в стороне, спиной к проспекту; наклонив вазочку, тщательно подбирала остатки мороженого. Против нее стояли две опустошенных вазочки — вторично и особо отметил Анатолий.

— Разрешите? — подошел он к столику; Никита приблизился с другой стороны.

Оленька не сводила глаз с остатков растаявшего мороженого.

— Ты здесь одна, Оленька?

Наконец она подняла глаза — ни удивленья, ни испуга.

— Ага. Они уже поуходили.

— Кто ушел, Оленька? — Анатолий неловко передвинул стул, так что дюралевые ножки заскрежетали по плитам. Никита бесшумно присел к столу.

— Эти, которые приходили, — разумные, серые глаза Оленьки скользнули по лицу Анатолия, остановились на бороде Никиты.

— Оленька, это твои знакомые? Знакомые Катерины Игнатьевны?

— Не, чужие…

— Та-ак, — протянул Анатолий, поглядывая на донышко вазочки — еще глоток пломбира — и Оленьку потянет домой, наступит молчанка, и то, что произошло, останется неузнанным, никто ничего от нее больше не добьется.

Никита нетерпеливо покосился на друга: девочка нашлась, жива-здорова, сама расскажет, если есть что рассказать.

— Как же ты очутилась здесь? — наклонился к Оленьке Анатолий.

— Мы ели мороженое.

— Но ты сказала, что это чужие!

Оленька поскребла еще немного ложкой, облизала ее и, вздохнув, положила на стол.

— Мамочка скоро вернется, — поднялась Олсиька. — Я пойду.

— Постой, послушай… — Анатолию вспомнился спор девчонок на крыльце одноэтажки. — А что Татка наговорила на тебя? Всем ребятам рассказывала…

— Татка дура. Набитая. Она наврала про тарелки. А я сказала, что никаких тарелок не было.

— И рассказала о шоколадном фургоне?

— А вы почем знаете?

— Эти дядьки расспрашивали тебя о фургоне? Что и кому в нем привезли? И ты сказала…

— Ничего не сказала. Я же не видела. Сначала думала, что видела, а потом забыла.

— А они, эти люди, что они?

— Одни сказал: «Молодец». А другой смеялся. Они веселые.

Оленька глянула на пустую вазочку.

— Я побегу, а то мамочка рассердится.

Девочка убежала.

После радужного неонового света темень пустыря казалась еще черней; таясь за бетонными плитами, дети играли в прятки; с дальних балконов их окликали настойчиво и безответно; увлеченные игрой, они ничего не видели, не слышали.

— Странная история, — не мог успокоиться Никита.

— Происшествие — всегда странная история.

— Неужели болтовня девочки могла кого-нибудь насторожить?

— Мы ведь насторожились, Никита! Кинулись расспрашивать, разыскивать… Зачем? Почему? Не в дремучем, вроде бы, лесу?

— Для нас она — Оленька, близкое, слабое существо.

— А для других она — Оленька, дочь женщины из торговой сети, работника точки на трассе.

Вдруг цепочкой, вдоль всей асфальтовой дорожки, вспыхнула электрика, белесая полоса пролегла через левадку.

— Нас выказано, нас выказано! — закричали ребята. — Мы не застуканы, нас фонари выказали! — Метнулись прятаться в другом месте.

— И мое здесь детство. И левадка была, без электрики, без нависших балконов. Игры на задворках и дорогах. Все выжили!

Когда они подходили к дому, в окне Катерины Игнатьевны погас оранжевый торшер. Не стали тревожить утомленную женщину, полагая, что утро вечера мудренее.