Анатолий Клещенко - Это случилось в тайге [сборник повестей]

Завалину можно было и не делать, но он согласился бы не только подгребать снег к бортам самолета — дым разгонять над трубой, лишь бы не находиться в кабине. Общество Анастасии Яковлевны, хотя учительница вчера и сегодня едва ли произнесла десяток слов, стало для него невыносимым. Пилот тяготился молчанием — и робел заговорить, боясь позорной нарочитости того, что скажет. Понимал, что его упорное стремление вой из самолета должно останавливать внимание, и не мог заставить себя оставаться в самолете. Он даже не был уверен, что его подозревают — откуда основания для подозрений, ведь Зорка после его ухода час крутилась в самолете. Но явное нежелание Анастасии Яковлевны разговаривать, неизменное "спасибо, не хочу", когда ей предлагают поесть?..

Кончив с завалиной — пусть, все же тепло не так будет выходить, — пилот помечтал о сигарете, потом о пихтовых лапах в самолете, на которых можно было бы вытянуться, расслабить напряженное, все время помнящее о боли тело, — и только вздохнул. Отшвырнув лист дюраля, которым сгребал снег, он взял лежавшую на плоскости самолета ножовку и отправился заготавливать дрова.

Погода разгуливалась. Впервые после того дня, в который он навсегда, видимо, распрощался с небом, оно очищалось от низких облаков, а заслонившие солнце высокие, казалось, сами источали свет. Когда он с охапкой дров для печки вернулся к самолету, тонкая завеса их неожиданно прорвалась и рядом с ярким солнечным лучом на снег перед ним легла такая резкая тень, что он даже невольно приподнял ногу, словно мог о нее споткнуться. И чтобы не видеть ясного, влекущего к себе неба, без колебаний открыл дверь в самолет!

— Вот, — сказал он, — напилил дров…

Анастасия Яковлевна, не отрываясь от вязания, откликнулась мертвым, без интонаций голосом.

— Да? Представляю, чего это вам стоило.

— Ничего-о! — В самом деле он только пытался бодриться: возня с завалиной и шорканье по сучкам ножовкой вымотали совершенно. — Бок, кажется, болит меньше, и появилась хоть какая-то силенка, охапку хвороста могу принести… — Он хотел сказать этим, что благодаря мясу ожил немного, может позаботиться о дровах, без которых она замерзла бы. Пилоту очень хотелось, чтобы Анастасия Яковлевна поняла его и сказала что-нибудь вроде: "Да, наше счастье, что есть это мясо" или "Да, если бы не мясо, не представляю, что с нами было бы уже".

Но Анастасия Яковлевна молчала.

Расцепив пальцы, он позволил дровам упасть перед печкой, стараясь не гнуть спину, опустился на колени и бросил на уже затянутые пеплом угли несколько палок.

— Дров теперь должно идти меньше, завалина будет удерживать тепло.

— Да?

И все, как будто это для себя он занимался утеплением! Подволакивая ноги, пилот прошел к своей постели, умудрился, не поднимая рук, вылезти из полушубка.

Ложась, подумал, что лапник начал становиться жестким, подсох, надо бы наломать свежего.

— Сегодня, Анастасия Яковлевна, настелю вам свежих веток, помягче.

— Спасибо, мне хорошо и так.

И опять наступило натянутое, как струна, молчание. Слышно было, как потрескивают в печке дрова, — и ничего больше. Пилот, по крайней мере, мог бы поручиться, что ничего, но Анастасия Яковлевна, перестав вязать, стала прислушиваться к чему-то.

— Кажется… Кажется, лает собака?

Она повернула к нему лицо, и пилоту показалось, что даже мертвые глаза ее ожили. Он молчал, чувствуя, как снизу, от ног, по телу ползет страх, а учительница по обыкновению угадала его состояние:

— Да, по-моему, лает. Я не схожу с ума, не бойтесь. Вот… слышите?

Нет, он не слышал. А учительница, словно показывая что-то зримое, вскинула руку — дескать, пожалуйста, убеждайтесь. У пилота не выдержали нервы, он встал и распахнул дверь. К потрескиванию дров примешался было стук дятла, но сразу же смолк. Помедлив с минуту, пилот, чтобы не выносило тепло, закрыл дверь.

— Но ведь я отчетливо слышала, — сказала Анастасия Яковлевна таким тоном, словно пилот обманул ее, отнял или украл этот собачий лай.

Он пожал плечами и вернулся к своему месту. Надеялся, что учительница успокоится, поймет, что ослышалась. Но та снова насторожилась, и по выражению лица пилот догадывался, что она опять слышит что-то. Неужели в самом деле начинает сходить с ума, галлюцинирует? Накинув полушубок, боком, не выпуская Анастасию Яковлевну из вида, пробрался к двери, а выйдя, прислонился к самолету и закрыл глаза. И вдруг понял, что тоже сходит с ума: в напряженной, до звона в ушах, тишине звучал лай собаки.