— Ишь ты, прыткий какой, — смеясь, говорит она. — Что ж, я так и буду неделями у окошка скучать, тебя, залетку, из командировки дожидаючи?
— Зачем скучать? Работа найдется. В городе картошку сади, капусту, огурцы, помидоры на зиму. Кур-свиней заведем, печь, тоже, когда холодно, топить надо, дрова колоть. Весь день займешь, не заметишь, как и пролетит, у окошка посидеть некогда будет.
— Тебе не жена нужна, а домработница, — говорит та, что в желтом, и опять же поджимает губы ехидным, высокомерным бантиком.
— Вот какие вы несговорчивые, — огорченно говорит мужичонка. — А я на все согласен. Если не хочешь хозяйство вести, иди на фабрику работать. У нас рядом ба-альшущая фабрика трикотажная. Три километра всего и ходу. Деньги в дом будешь приносить.
— А по ночам-то чего будете с ней делать, американское радио слушать? — спрашивает старуха.
— Это когда не спится, — не задумываясь отвечает мужичонка. — А я одинокий, холостой. Вчерась приехал, в доме холодина такая, что хоть в хоккей играй. Но я ничего. Хлыснул, согрелся, поспал, похмелился, дверь на замок, и давай тягу в командировку. Чин чином. Чего мне, одинокому? Верно? Что хочу, то и ворочу. Вот сейчас ехал-ехал, да взял и сошел в Зеленоградской.
— Зачем? — спрашивает старуха.
— Пивка попить. Попил и теперь вот с вами дальше еду.
— В командировку-то не опоздаешь?
— Успею. Никуда она от меня не денется. Сейчас переберусь на Киевский, прибуду в Кутуары, сяду в контейнер, и тягач поволокет меня в командировку. В Аксиньино. Не бывала там? Я тоже не бывал ни разу в Аксиньине. Какое там место, интересно знать. Есть там фабрики-заводы, промышленное производство? Например, в Звенигороде, сказывают, нет ни одной фабричной трубы, только дома отдыха да санатории пыхтят. Я тоже там не бывал. Командировка не выходила. Около выпадала, а туда никак. Хоть ты плачь, ей-богу, такая, жалость. Ну, так как же насчет женитьбы, а? — спрашивает он у оранжевой бабенки.
— Да разве так сватаются? — осуждающе говорит старуха.
— А иначе мне некогда, я человек командировочный, а на носу зима, дом под замком по три, а то и по четыре дня кряду стынет. Топить надо. Дом большой, справный, под шифером.
— Эка чем расхвастался, — говорит старуха.
— Как так — чем? — Мужичонка даже подскакивает, словно ужаленный. — Собственное хозяйство. Владения. Сад-огород. Одних яблонь пятнадцать корней, смородина, крыжовник, малина, вишня. Все запущено, уход должен. Постройки всякие под шифером. Ежели, положим, корову завести, теленок будет, опять же молоко, сметану можно гнать, масло, творог. А ежели кур, свинью супоросную, кабанчика.
— Этим сейчас в жены не заманивают, — говорит старуха.
— У нас, милый друг, своего этого вдоволь, — говорит желтенькая бабенка. — А то — дом под шифером. Удивил чем. — Она толкает локтем подружку, и они весело смеются. Смеется и старуха в модном синтетическом реглане.
— Ох, уморил, — говорит она, вытирая слезы со щек одной лишь рукой, а другой продолжая цепко держать пол-литра со святой водой и с бумажной затычкой. — Так один и живешь?
— Благоденствую, а не живу.
— Оно и видать, — брезгливо сморщась и оглядев его с ног до головы, говорит старуха. — С чего ж тогда жена от тебя сбежала в Воркуту?
— Иго! Россия двести лет терпела иго, а моя башкирка тридцати лет совместной жизни не выдержала. И еще пьянью и балаболкой обозвала. Честное слово, не вру, кого хоть спроси. Бескультурье потому что. Дочери тоже, зять Сапелкин, майор. Ты, говорят, отсталый элемент. Тебя, говорят, в музее как экспонат надо показывать. А какой я отсталый экспонат, когда все они три образование получили и зять Сапелкин академию военную кончает? А сам я, если на то пошло, даже раньше того же зятя Сапелкина, майора, про события узнаю. Они спят, а я включу приемник — трык! — и слушаю.
— Трык, трык, — говорит старуха. — Что же ты своих баб не сватаешь?
— Привозные лучше. Неизбалованные. Свои все про меня знают и не идут. Разборчивые. Трех сватал. Одной говорю: давай съедемся по-хорошему. Жить у меня, твой дом продадим, так она аж заикаться почала. А другую из фабричной малюсенькой коморки брал, благодетельствовал, так та только руками замахала, как все равно черт от ладана. Вот какие мои дела. И все потому, что про меня всяким слухам верют, хотя человек я тихий, тверезый, кого хошь спроси, и дом у меня справный, большой, под шифером…
Поезд замедлял свой нетерпеливый бег возле Ярославского вокзала. Веселые рязанские бабенки разом подхватились, затянули потуже узелки своих лихих платочков, стащили с полки чемоданчики и легкой, беспечной походочкой пошли к выходу. Тронулся следом за ними и мужичонка, бормоча:
Читать дальше