Леонид Огневский - На другой день

— Скажи им, Фая, что выхожу.

И Абросимов вновь набросил на себя гимнастерку.

Ничего угрожающего в ту декабрьскую ночь не было. Наводнение началось уже в январе.

Весь декабрь при жгучем морозе плескалась, клокотала, кипела в обледенелых берегах своенравная сибирская река. Над Красногорском стояли туманы. Заиндевелые деревья не раз скидывали с себя, серебристый убор и обряжались в новый, еще нежней и краше. В безветрие туман начинал тускнеть; перед новым годом ветры совсем прекратились, и город с его парками и скверами, с ровными линиями тополей по всем улицам казался седым. Город примолк в оцепенении стужи.

А река не покорялась морозу. И, может, не покорилась бы, но где-то в низовьях образовались заторы. Крадучись, растекалась вода по прибрежным распадкам, по давно умолкшим протокам; когда залила их, хлынула на город. И замерзла.

Под вечер, возвращаясь домой, Людмила слышала разговор в трамвае: "Прибывает. Идет вровень с берегами". Часу в восьмом прибежавшая за противнями Нюра, старшая дочь Филипповны, рассказала со слов матери, что залита Набережная, не видно ни берегов, ни дамб. Вскоре по всему городу ревели гудки — разлившаяся вода угрожала и жилым домам, и заводам всей прибрежной части Красногорска.

Что наделала за одну ночь река, Людмила увидела утром, когда шла на работу. Тополя, заборы, стенки домов в обновившемся куржаке — все бело, как на негативной пластинке. Ни сирен автобусов, ни трамвайных звонков, — тишина, лишь быстрое шаркание ног. Толпы народа во всю ширину улицы двигались к железобетонному мосту, он, как дуга, повис над замерзшей рекой. Теперь мост выглядел низким, как бы осел, зарылся каменными быками в беспорядочное нагромождение льда, среди торосов кое-где дымились черные полыньи.

В центре города вода залила прилегающие к мосту улицы, переулки, дворы. Еще непрочный синеватый лед гладко стлался там, где еще вчера лежали кучи наметенного снега, темнела земля. Против недостроенного кирпичного здания стояла до кузова впаянная в лед грузовая машина; на квадратном дворе кромка льда подошла к подъездам и заклинила двери; островками выглядели среди ровного льда досчатый киоск у моста, тумба, на которой развешивались афиши, будка регулировщика уличного движения.

Теперь никакого движения здесь не было. Тихо, мертво. Лишь из глубины одной улицы, прямо уходившей с моста и как бы составлявшей его продолжение, доносился рокот мотора. На этой улице лед был взломан, и над месивом из его осколков, сырого снега, воды клубился белесый пар, он поднимался выше домов и скрывал все, что было в конце квартала.

У черты, за которой начиналась вода, столпился народ. Подошла, протиснулась сквозь толпу и Людмила. Странно было смотреть, что вот здесь, где всегда было сухо даже весной, где она ходила, много-много раз проезжала автобусом и трамваем, теперь что-то вроде реки. Глубина, очевидно, немалая, потому что низко висят электрические провода, а окна… вода подступила к подоконникам низких деревянных домоз.

— Как же тут проходить? — ни к кому не обращаясь, спросила Людмила.

— Ждите, переплывем, — сказал кто-то из стоявших сзади, — переправа работает, как часы.

Действительно, не прошло и одной минуты, рокот мотора рассыпался совсем близко, и в космах тумана показались очертания чего-то большого, похожего на тяжелый танк.

— Амфибия! — услышала Людмила голос того же человека.

Но его поправили:

— Бронетранспортер.

И опять поправили:

— Грузовой плавающий вездеход. С вечера мобилизованы саперные части.

А невиданная машина, подминая под себя дробленый лед, подплывала ближе и ближе. Вот уже и лица людей, стоявших на борту, можно хорошо разглядеть. Впереди всех — рослый мужчина в пальто с серым каракулевым воротником и такого же каракуля шапке.

— Левее, левее! — командовал он, наклоняясь к водителю. — Теперь полный вперед!

Вездеход вдруг приподнялся всем металлическим корпусом над водой — начиналась мель — и по мелкому пошел на колесах; выбрался на сухое. Толпа хлынула к нему, увлекая Людмилу. Оказавшись у самой машины, Людмила коснулась обеими руками обледенелого борта.

— Дайте сойти приехавшим! — властно сказал человек в каракуле, одним своим голосом, сильным, грудным, заставив всех отступить.

"Из бывших военных, если не военный в гражданском", — подумала Людмила и присмотрелась к темнобровому, с тяжелой нижней челюстью, мужественному лицу человека. Он чем-то напоминал ей Виктора, только не бровями, не челюстью, нет, а пожалуй, вот этой уверенностью в себе, волей.