Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

Подумав над развёрнутыми листами, Андрей Леонидович решительно скрутил их и, похлопав по колену, сказал:

— Возможно, поэтому Пётр ринулся в этот авантюрный марш-бросок к деревушке Станилешти? Пожалуй, это единственный случай, когда военный гений вдруг изменил Петру. Хотя, разумеется, были и объективные причины: неповоротливость тогдашних войск, антироссийские настроения придунайских воевод, измены, внезапное выступление крымского хана, наконец саранча, которая сожрала все посевы и травы Молдавии и Северной Валахии. Но всё же интеллектуальные ритмы — в упадке..

— А Нарва в тысяча семисотом году? — с ядовитой усмешкой спросил Коханов, выдвинувшись из-за Сергея. — Там же наголову.

— Хе! — воскликнул Андрей Леонидович. — Нарва тысяча семисотого была без Петра: царь в это время был и Новгороде, тряс новгородских купцов, собирал деньги с монастырей.

Коханов побагровел от смущения, но, упрямо не желая сдаваться, пробормотал, что, дескать верно, Петра не было, он забыл про это, но, дескать, всё равно, коли Пётр претендовал быть царём и полководцем, то не только победы, но и поражения — его.

— При Петре не было связи ни телефонной, ми телеграфной, и он не мог непосредственно управлять боем. Поэтому вы не правы, — сухим, каким-то казённым голосом заключил Александр.

Андрей Леонидович снова чуть поморщился, но решил не вмешиваться, желая, видимо, поскорее закруглить весь этот разговор, но тут снова заговорил Коханов:

— Я читал об этих биоритмах, несколько лет назад мелькало сообщение. Но разве можно всё это принимать всерьёз?

Александр фыркнул, подавил усмешку и сказал с обычной своей серьёзностью:

— Когда японская автобусная фирма "Оми рэйлвей компани" ввела систему биоритмов и стала предупреждать об особой осторожности водителей, у которых в этот день критические или отрицательные точки по всем трём циклам, число дорожно-транспортных происшествий снизилось сразу вдвое. Сейчас англичане поставляют в комплекте с вычислительными машинами специально разработанную программу "Ритм", именно для этих целей. Мы тоже внедряем нечто подобное.

— Я не знал об этом. Короче… — Коханов запнулся, помолчал, вытирая своей лапищей красное и потное лицо, выставился снова на профессора. — Вот вы заказали биоритмы Петра в день Полтавской битвы, а почему бы не проверить ритмы Меншикова и Карла Двенадцатого?

Андрей Леонидович метнул на Коханова быстрый взгляд и живо отозвался:

— А действительно, это идея. Как, Александр, сможешь?

— Сейчас машина занята круглые сутки, обсчитывает биоритмы водителей таксопарка и нашего оперативного персонала, — многозначительно сделав упор на слове "нашего", ответил Александр.

— Ну хорошо, значит позднее? Когда вернусь из Москвы, можно будет?

— Думаю, что да.

— Спасибо, Александр, — сухо сказал Андрей Леонидович.

Александр чуть склонил голову, что должно было означать "я весь к вашим услугам". Портфель его был раскрыт, и теперь, собравшись сомкнуть его створки, он помедлил немного и вынул ещё один свиток.

— А это, — он помахал таблицами, — биоритмы Маяковского, Есенина, Фадеева — в тридцатом, двадцать пятом и пятьдесят шестом, соответственно.

— Любопытно! Кому это нужно?

— Литературоведы копают. Надеются этим кое-что объяснить…

— Ну и?

Александр ловко зажал портфель между колен и с неожиданной проворностью принялся одну за другой разворачивать таблицы.

— У Маяковского четырнадцатого апреля физические и эмоциональные ритмы положительные, интеллектуальный — минус. У Есенина двадцать восьмого декабря — та же картина. У Фадеева тринадцатого мая наблюдался упадок физических и интеллектуальных ритмов, но зато эмоциональные ритмы были на подъёме.

— Да уж, подъём, — с сарказмом сказал Андрей Леонидович. — Значит, никакого прояснения не получается?

— Как сказать… Ведь интеллектуальные-то ритмы во всех трёх случаях отрицательные.

— Хорошо, Александр, весьма признателен тебе за Петра. Извини, мы позднее продолжим разговор. Товарищи ждут.

Александр снова чуть склонил голову в поклоне, словно того требовал этикет, и, сунув таблицы в портфель, удалился из кабинета. Сергея больше всего удивили не таблицы с биоритмами Петра Первого, Маяковского, Есенина, Фадеева, не эта полумистическая возможность машин в любой момент прошлого представить состояние людей, давным-давно превратившихся в прах, а то, с какой почти официальной сухостью и неестественностью разговаривали между собой отец и сын.