Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

— И как же это? Когда? — спросила Надюха, удивляясь тому, что ещё может разговаривать с Магдой, смотреть на неё, стоять рядом. Она как бы отстранилась сама от себя и теперь наблюдала за собой сверху — холодно, беспристрастно, как судья за барахтающимся в воде пловцом на дальнюю дистанцию.

— А на прошлой неделе, когда за деньгами приходил, — сказала Магда, жадно следившая за выражением лица Надюхи.

— Значит, купила его?

Магда нервно рассмеялась:

— Не-ет, милочка, мужиков я не покупаю, они меня так любят. Я сразу дала ему деньги, и он мог бы уйти, но не ушёл… Ну, что же ты умолкла? Ну, дай мне хотя бы по морде.

Надюха прислонилась к подоконнику — её била мелкая дрожь. Нередко бывает, что человек мягкий, порядочный пасует перед внезапной наглостью, отступает, сознательно или бессознательно пренебрегая необходимостью тут же, немедленно дать сдачи, ответить ударом на удар. Так получилось на этот раз и у Надюхи: ярость, вспыхнувшая было в ней, погасла, оставив после себя растерянность, недоумение, глухую тоску.

— Уходи, — с трудом выговорила она, пытаясь унять дрожь коленок. — Уходи.

— Это отчасти и моя квартира, — Магда принуждённо расхохоталась и хлопнула Надюху чуть ниже спины. — Не горюй, милочка! Я пошутила. Будь счастлива. Я ухожу. Когда станет скучно, посмотрись в зеркало. Пока!

Она ушла, хлопнув дверью. Надюха омертвело глядела в окно. За пустырём, по которому ползали, разравнивая площадку, бульдозеры, строился точно такой же многоэтажный дом — строительство шло, видно, круглосуточно: на разных уровнях то там, то тут вспыхивали голубоватые огни электросварки, стрела башенного крана поворачивалась из стороны в сторону, отбрасывая вниз яркий сноп света, на кладке и внизу, под стрелой видны были фигурки рабочих. Странный и внезапный перелом почувствовала в себе Надюха — и стройка эта, ещё час назад радовавшая глаз тем, что рядом с ними билась активная человеческая жизнь, и эта новая квартира, их собственная с Сергеем отдельная квартира с высокой звукоизоляцией стен, и будущий парк под самыми окнами, и строящаяся рядом школа, куда, конечно же, будет ходить Оленька, — всё это стало неинтересным, безразличным Надюхе, даже как бы враждебным. Так, в каком-то вялом оцепенении, она простояла бы, наверное, всю ночь, если бы не Коханов с Сергеем, которые вошли в кухню напиться воды.

— Пётр — проявление целесообразности в природе. Содрал старую кожу, мешавшую расти новой, — разглагольствовал Коханов, пока Сергей пил прямо из-под крана. — А вообще, к твоему сведению, жизнь — это подпирающие друг друга слои: дети вытесняют своих родителей, я вытесняю отца, меня вытесняет сын, сына будет вытеснять его сын. Время — топор, отрубающий ненужные ветки. Пётр — тоже топор, то есть суровая необходимость.

— Недавно ты считал совсем наоборот, — вытерев рот рукавом, сказал Сергей.

— Я многого не знал. — Коханов склонился над умывальником и долго пил, всхрапывая и чмокая губами, как лошадь. — Уф! Два водорода плюс один кислород, а как приятственно! Так вот, на чём мы остановились?

Сергей, пока он пил, подошёл к Надюхе, намереваясь обнять её, но она вдруг с такой резкостью отбросила его руки, что в первый момент он решил, что она просто так странно шутит, валяет дурака, но, заглянув ей в лицо, понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее, и всё в нём напряглось, насторожилось.

Коханов выжидающе посмотрел на Сергея, на отрешённо стоящую у окна Надюху, хмыкнул, почесал свой широкий прямоугольный лоб и, подняв палец, изрёк:

— Жестокость времени! Жестокость прогресса! Антон Павлович Чехов выразил одну мысль, которую я считаю совершенно гениальной: если вы хотите сделать человека лучше, покажите, каков он есть. Я бы перефразировал это так: если вы хотите преодолеть жестокость прогресса, покажите её во всей, так сказать, красе.

Он покосился на Надюху, спросил взглядом у Сергея — дескать, что это с ней, — но Сергей лишь недоумённо пожал плечами. Коханов на цыпочках, вжав голову в плечи, вышел из кухни и торопливо простился, понизив голос, как будто покидал дом, где оставался тяжко больной.

Проводив Коханова, Сергей вернулся на кухню. Надюха тотчас, едва он появился, демонстративно вышла. Сергей уже начал догадываться, что дело тут, видимо, не обошлось без вмешательства Магды, но гнал эту страшную догадку, хотя чувствовал, что всё именно так. Он помедлил, замирая от нерешительности и гнетущего чувства неизбежной беды. Прикуривая, он заметил, что у него дрожат руки. Он курил, глядя в окно. Взгляд его не мог остановиться на чём-то определённом — прыгал, дёргался, и мысли разбегались, как тараканы от внезапно включённого электричества. Надо было срочно что-то предпринимать, но что и как, он не знал. Первое и единственное, что пришло ему в голову, было пойти и покаяться перед Надюхой честно, без утайки признаться в случившемся грехе и попросить прощения. Но тут же он и испугался — он знал свою Надюху, знал, что вряд ли сможет она простить ему измену, да и преподносить ей такой "подарочек" в день заселения в новую квартиру показалось ему слишком жестоким. Так ничего и не придумав, он пошёл к Надюхе.