Геннадий Николаев - Квартира [рассказы и повесть]

— Если бы не эта чёртова командировка, на той неделе можно было бы подбивать бабки, представлять хозяевам счёт, — сказал он Надюхе, когда они вышли на улицу.

— Ничего, ничего. Ты, главное, не волнуйся, как-нибудь выкрутимся, — ответила она, прижимаясь к его плечу.

На Литейном было пустынно и необычайно тихо. Мокрый асфальт блестел мутными полосами, отражая свет витрин и уличных фонарей. Трамваев со стороны Литейного моста не было видно, и, когда вдали показался зелёный огонёк такси, Надюха дёрнула Сергея за рукав:

— Может, на такси?

Сергей заколебался было, но, посмотрев на Надюху, съёжившуюся под порывами холодного ветра, махнул рукой:

— Эх, где наше не пропадало! Шиканем на командировочные!

Надюха счастливо засмеялась и уже в машине, такой тёплой и уютной с улицы, склонившись к Сергею на плечо, прошептала:

— Ты же завтра уезжаешь…

На второй же день после отъезда Сергея в командировку Надюха решилась попытать счастья с помадой, которую вместо денег ей всучила Магда. Захватив с утра пять тюбиков, рассовав их по кармашкам сумочки, она отправилась после работы на угол Садовой и Невского, туда, где гомеопатическая аптека и "Пассаж".

В проходе между колоннами возле аптеки, как всегда, было густо: народ валом валил с Невского и обратно, из перехода в переход, тут же продавали пирожки, мороженое, толклись у телефонов-автоматов. Пижоны, жаждавшие модно подстричься, стояли у дверей парикмахерской, одной из самых фешенебельных в городе. Группами и парами бродили обвешанные фотоаппаратами иностранные туристы. Невский был запружён в обе стороны насколько хватал глаз. Густо было и на проезжей части: машины неслись встречными многорядными потоками, и им тоже не было конца. По средней полосе между несущимися автомобилями прохаживался, как по аллейке парка, милиционер, помахивая полосатым жезлом.

Надюха отошла в угол, к самому входу в гомеопатическую аптеку. Заходить в туалет она побоялась почему-то, решила сначала осмотреться из этого тихого закутка. И то ли вид у неё был такой — человека растерянного и ждущего чего-то неопределённого, то ли какое-то напряжение было заметно на лице, но не успела она присмотреться к толкущимся вокруг неё людям, как возле неё очутились две девицы, одна под стать другой. Высокая тощая была вся какая-то фиолетовая: фиолетовая шапочка набекрень, фиолетовая куртка и чулки фиолето-вого цвета, губы и даже глаза в густо наведённых ресницах тоже были фиолетовыми. Та, что пониже, была вся зелёная: зелёное пальто по последней моде, с широкими рукавами, зелёные сапоги на высоченном каблуке, трупная зелень под нахально-зелёными глазами и такие же мертвецки-зелёные губы.

— Ну что, милочка, потолкуем? — вроде бы в шутку спросила фиолетовая, рассеянно поглядывая по сторонам.

Зелёная придвинулась с другого бока, произнесла отрывисто, еле внятно, не выпуская сигарету изо рта:

— У Зиночки резиночки?

— Помада, — выдавила Надюха, готовая провалиться сквозь землю от стыда.

— Покажи! — сиплым голосом приказала фиолетовая.

Зелёная тотчас, с видом человека, до чрезвычайности озабоченного надобностью позвонить, отошла к автомату.

Надюха вынула тюбик. Фиолетовая презрительно фыркнула:

— Липстик.

— Светлый коралл, — как бы оправдываясь, пролепетала Надюха.

— Поплавок? — не обратив внимания на слова Надюхи, спросила фиолетовая.

— Не понимаю вас.

— Фу, господи, моряк привёз, что ли?

— Нет, нет, не моряк, — с такой горячностью возразила Надюха, что фиолетовая понимающе скривилась.

— Забудем, милочка, забудем. Сколько?

— Что "сколько"? — опять не поняла Надюха.

— Сколько толкаешь?

— Пять штук.

— Всего?! — удивилась фиолетовая и, отойдя на пару шагов, словно высматривая кого-то в толпе, вернулась к Надюхе. — Почём?

Надюха смущённо пожала плечами, не решаясь произнести ту цену, которую назначила ей Магда. Фиолетовая поманила её за собой и пошла в "Пассаж". Не оглядываясь, будто и не давала Надюхе никаких знаков, она прошествовала сквозь весь длинный магазин и в дальнем его конце свернула в туалет. Надюха проследовала за ней. За первой дверью фиолетовая тотчас, едва Надюха вошла, подхватила её под руку, отвела к рукомойнику, свистяще зашептала в самое ухо:

— Дура ты набитая. Если сотня, две, есть смысл с тобой возиться, если пять — десять — пошла ты вон.

— Шестьдесят у меня, — призналась обескураженная внезапной грубостью Надюха. — По семь пятьдесят.