Тадеуш Доленга-Мостович - Мир госпожи Малиновской

Она рассмеялась, но тут же замолчала, как видно, поняв, что ляпнула глупость.

— Знаете… он немного волочился за той актриской. Думаю, вы должны его крепко держать в узде.

Богна подумала: «Тут еще ни о чем не знают». Но в этот момент Казя выпалила:

— А теперь уважаемый дядюшка сидит?… Славная история. Мамочка утверждает, что давно это предвидела. Но мамочка всегда предвидит, только когда что-то случится. Дедушка говорит, что мама — это Пифия с вышедшим сроком годности, или как-то так. Скажете мне, что он там, собственно, устроил?

— Мне неприятно об этом говорить, дорогая.

— О, прошу прощения, извините. Я и правда неделикатная. Это глупое любопытство. Наверняка кажусь вам мещаночкой. Я знаю, что вы из аристократии. Мама говорила, что такого стыда перед своей семьей вы не вынесете, мол, это результат того, что вы вышли замуж бог весть за кого, но это она уже говорила назло папочке. Прошу прощения. Вы на меня не обижаетесь?…

— Нет, милое дитя, с чего бы?

— А можно вас поцеловать?

Богна обняла девочку и крепко ее поцеловала. Вдруг она поняла, что через несколько месяцев у нее самой будет ребенок.

— Но жаль, что вы жена дяди, — покачала головой Казя. — Он какой-то такой… Не знаю…

Дверь открылась, и в комнату вошла невысокая полная блондинка старше сорока. Крепдешиновый розовый халат тесно обтягивал ее обильные формы. Волосы ее были недавно завиты, а выражение лица казалось трагичным.

— Дорогая моя, — начала она громким патетическим шепотом, — дорогая моя! Как же больно, что приходится приветствовать вас в моем доме в такой момент и при таких обстоятельствах…

Обеими пухлыми ладошками она сжимала руку Богны.

— Такое несчастье, такой позор, — продолжала дама. — Прямо стыдно людям на глаза показываться, если бы еще Феликс не ходил с ним везде по городу… Простите, — добавила она чуть небрежно, — за этот беспорядок, но я не ожидала вас…

— Это я прошу прощения за неожиданное вторжение.

— И в каком же отеле вы остановились? — спросила жена Феликса.

Богна поняла послание: похоже, на гостеприимство в этом доме ей рассчитывать не приходится.

— Ни в каком. Я тут всего на несколько часов. В три отходит мой поезд в Варшаву.

— Как же это возможно! Так ведь и здоровье можно потерять! Ох, боже, что мы терпим от наших мужей, — заломила она руки. — Скажу вам: думала, меня удар хватит, уж простите. С того самого дня не могу успокоиться. Правда, мне не в чем упрекнуть своего мужа… Такой видный человек… уважаемый… Но что тут можно знать наперед? Верно?… Они все же родня, кузены. Между нами, мы обе совершили мезальянс. О нет, дочери своей я ни за что не позволю выйти за бедного человека. Если кто-то с детства не жаловался на недостаток чего бы то ни было, то и позже никакие чудеса его не искусят. Но что же случилось? В газетах разместили только короткое сообщение.

Богна печально улыбнулась.

— Прошу мне простить, вы ведь прекрасно почувствовали, как мне неприятно говорить об этом деле.

— И много ли денег пропало?

— Шестьдесят с небольшим тысяч.

— Матерь Божья! И он все прогулял?… Вот так времена, моя дорогая! Я думала, что он взял миллион, может, два, что хотел себе будущее обеспечить. Но я всегда говорила, что этот Эварист — человек несерьезный, да, уж простите, но несерьезный он человек. Такой стыд!.. Прошу прощения, наверное, вы еще не завтракали?…

— Спасибо. Я не голодна.

— Матерь Божья! О чем я только думаю! Казя! Пойди-ка прикажи готовить завтрак… Погоди… И пусть подадут сюда, знаешь, фарфоровую в крапинку… Погоди… Не сумеешь, я сама устрою. Пока что развлеки госпожу.

Еще раза три извинившись, она наконец вышла, а Богна вздохнула с облегчением. Напротив сидела опечаленная Казя.

— Взрослые такие смешные, — сказала она. — Вот как детям не стыдиться родителей?

У Богны сжалось сердце: а ее ребенок тоже однажды так скажет?… Нет, невозможно. И вдруг она поняла, что отцом этого ребенка будет Эварист. Перед глазами ее кружили разноцветные пятна. Она стиснула зубы, чтобы не расплакаться.

— Мне кажется, — продолжала Казя, — что с течением времени люди становятся такими глупыми, толстокожими… мелочными… И потому смешными. А вы не такая. Боже, как бы я хотела иметь такую мать, как вы!

— Дорогое мое дитя, — Богне на глаза навернулись слезы, — откуда же тебе знать? Мы почти незнакомы…

— О, я это чувствую.

— А кроме того, твоя мама вовсе не глупая и не смешная. Она наверняка очень тебя любит. Это неправильно, что ты ее стыдишься.